Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грудь сэра Роджера сдавила нестерпимая боль, в горле стоял ком.
– Дороти, дорогая…
– Что, дедушка?
– Я достану тебе нового кролика.
– Мне не нужно другого. Ведь он же остался у меня: мой красавчик на небе, – Дороти глубоко вздохнула. – Обними меня покрепче, хорошо? Посидим так вместе. Бедный дедуля, ты тоже потерял его. Ты не должен слишком печалиться, потому что нам обоим грустно. Мы часто будем говорить о нем, когда останемся одни и никого не будет поблизости. Мы будем вспоминать, какая у него была тепленькая шерстка, как уморительно он умывался лапками, какие у него были смешные ушки, и будем представлять, как мы с ним встретимся, когда вместе уйдем на небо.
– Лучше бы ты плакала, моя детка.
– Я не плачу о таких вещах, – Дороти тихонько покачала кудрявой головкой. – Ведь он не погиб, а просто ушел. Бидди Мак-Кен так говорила о папе и маме.
Старый сэр Роджер с изумлением смотрел на маленькую Дороти и не находил слов, ему нечего было сказать этому ребенку.
Дороти казалось, что дед опечален гибелью кролика, которого любил, и потому усилием воли сдерживала собственное горе. В этот вечер, за ужином, она была особенно нежна со стариком, совсем не резвилась, не бегала, все ласкала его и сидела на коленях. Потом она принялась развлекать дедушку, рассказывая обо всем, что делала днем, после ленча.
– Я видела мистера Как-меня-зовут, – сказала Дороти.
– Кто это?
– Дедуля, дорогой, ты же его знаешь! Вспомни, я приводила этого господина к тебе в кабинет. Сперва ты был не слишком доволен, а потом обрадовался. Я тебе признáюсь, только пообещай, что не рассердишься: я чуточку, самую чуточку, полюбила мистера Как-меня-зовут.
– Неужели ты говоришь о грубом фермере, который на днях был у меня в кабинете?
– Дороти, – вмешалась мисс Доротея, пытаясь избежать скользкой темы в разговоре. – Уж поздно, тебе давно следовало бы идти спать.
– Не хочется, – отмахнулась Дороти.
– Дай ей посидеть немного, Доротея. Ты постоянно стараешься увести ее от меня, – ревниво заметил сэр Роджер. – Ты ее видишь гораздо больше, чем я.
– Но ведь ты сам приказал мне давать ей уроки, – оправдывалась мисс Доротея. – Я забочусь о ее платьях. Мне приходится беспокоиться о ней, а ты имеешь возможность просто наслаждаться ее обществом.
Дороти соскользнула с колен деда, подошла к тетке и поцеловала ее.
– Ты так устала после нашей долгой прогулки, и это немудрено, потому что такая старая дама, как ты, не должна ходить так далеко.
– Где же ты была, Доротея? – спросил сэр Роджер.
Но тетушка Доротея уже выбежала из гостиной. Ее лицо пылало, она отлично сознавала, что, останься она в комнате, Дороти опять начнет допытываться о припадках, а вынести этого мисс Сезиджер уже не могла.
Дороти медленно вернулась к деду.
– Она такая печальная, несчастная. Может быть, мы с тобой могли бы постараться сделать ее счастливее.
– Что ты говоришь? Моя дочь Доротея несчастна? – непонимающе переспросил сэр Роджер. – Этого не может быть, у нее нет никаких забот.
– Она сказала, что всегда жила с заботами и печалями.
– Пустяки, дитя мое, какие пустяки.
– Она сказала, – продолжала Дороти, – что по-настоящему глубоко любила только одного человека – моего папочку.
Лицо старика потемнело.
– Не будем больше спорить о тете. Лучше поговорим о тебе самой. Ты очень необычная девочка, но мне с тобой удивительно хорошо.
– Я знаю, дедуля, – кивнула Дороти.
– Я уже не представляю, как раньше жил без тебя. Если бы тебя не было, мне было бы очень тяжело. И ты очень благоразумна. Например, сегодня ты так стойко отнеслась к гибели кролика.
Дороти мягко перебила деда:
– Он не погиб, он ушел. Вот что, дедуля, пусть Карбури или кто-нибудь другой унесет пустую клетку из моей комнаты. Она больше не понадобится Бенни. Теперь у него, наверное, золотая клетка на небе.
– Позвони, мое дитя, позови Карбури. Конечно, эту клетку не следует оставлять в твоей спальне.
Дороти позвонила, вошел Карбури.
– Пожалуйста, Карбури, – попросила Дороти, увидев старого слугу, – возьмите клетку моего Бенни, в которой прежде жил попугай, и унесите к себе. Пожалуйста, сделайте это поскорее.
– Пусть это будет исполнено тотчас же, – хмуро прибавил хозяин Сторма.
Карбури молча поклонился и отправился исполнять приказание.
– Знаешь, Дороти, – обратился сэр Роджер к внучке, как только закрылась дверь, – я думаю, моей маленькой девочке было бы приятно иметь другого любимца.
– Мне не нужно другого.
– А тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был пони?
– Что? – Дороти подняла на деда загоревшиеся глаза.
– Маленький пони, на котором ты могла бы ездить, а еще дамское седло и хорошенькая амазонка[15]? Что скажешь?
Дороти схватила руку деда.
– О, милая узловатая рука, как я люблю ее, – почти пропела она, не в силах сдержать радость.
– Ты будешь любить твоего пони?
– Кататься верхом! Это будет так чудесно! Ах, как я тебя люблю, как я тебя люблю!
– Я завтра же куплю для тебя лошадку, – пообещал сэр Роджер, – и дамское седло. Амазонку тебе сошьют дома.
– Но, дедуля, неужели я буду ездить одна? Это будет грустно.
Старик глубоко задумался.
– Вот если бы ты катался со мной, это было бы прекрасно! Мы могли бы уезжать далеко-далеко. Ты никогда не ездил верхом, дедушка?
– Конечно, ездил, ездил тысячи раз. Но я продал верховых лошадей, потому что считал это ненужной тратой.
– Дедуля, ты очень бедный?
– Нет, моя прелесть. С удовольствием могу сказать, что я не беден.
– Тогда мне страшно, очень страшно.
– Чего же ты боишься, дорогая? Я осторожный человек, если ты говоришь об этом, но я не бедный.
– Что значит «осторожный»? – спросила Дороти. – Неужели осторожным человеком называется тот, который очень скуп и страшно боится истратить деньги?
– Это очень некрасивое объяснение, Дороти.
– Знаешь, дедушка, есть многое на свете, что я люблю, – помолчав, проговорила Дороти, – и многое, что ненавижу. Ненавижу и некоторых людей. Я расскажу тебе, что мне противно и отвратительно. Я ненавижу сорные травы, жаб и змей. Змей больше всего! А людей я ненавижу таких, на которых ты совсем не похож.
Тут она порывисто и крепко поцеловала его, а потом продолжила с гримасой отвращения: