Голос старого сэра Роджера теперь был тонким, как свист, и хриплым. Ему не удалось остановить маленького терьера, который помчался вслед за коричневым кроликом и скрылся из вида. Собака принадлежала Петерсу. Она прекрасно ловила крыс и имела склонность душить мелких зверьков. Минуты через две терьер принес мертвого кролика, положил его к ногам хозяина Сторма и поднял на него умные блестящие глаза. Пес был явно доволен собой и ждал похвалы.

Старик опустился на колени. Задрожав, он положил руку на мертвого зверька. Уже никогда кролик не будет мыться, поднимать ушки и весело поглядывать вокруг. Коричневая с белым шерстка по-прежнему была мягкой, но Бенни не шевелился и не дышал.

В эту минуту подошел один из садовников. Он так удивился, увидев своего господина на коленях над мертвым кроликом, что невольно остановился и отступил.

– Кто там? Это вы, Джонсон? Дайте мне руку.

Садовник поднял старика.

– Меня сводит ревматизм, – объяснил сэр Роджер и спросил: – Чья это собака?

– Петерса, сэр. Это Яп! Он всегда в усадьбе.

– Передайте от меня Петерсу, чтобы он никогда не приводил сюда своего терьера. Возьмите этого кролика и заройте его. Сейчас же заройте!

Тетя Доротея и Дороти медленно шли под тенистыми деревьями. В лесу было очень прохладно. Мисс Сезиджер все раздумывала, удастся ли Роджеру быть настолько осторожным, чтобы не показаться, потому что если он выйдет из своего укрытия и Дороти увидит отца, это вызовет такие последствия, каких бедняжка и представить себе не могла.

Дороти не мучили никакие заботы, и она была вполне счастлива.

– Можно мне побегать немножко? – спросила она, продолжая держать тетю Доротею за руку.

– Нам нужно пройти очень далеко, дорогая, – ответила тетка, – и ты, может быть, скоро устанешь.

– О нет, я ни чуточки не устала, только я очень не люблю медленно ходить.

– Ну, хорошо, беги, если тебе хочется.

Дороти пристально посмотрела в тронутое морщинами, тревожное лицо.

– Может быть, тетя, у тебя есть какая-нибудь большая-большая забота? – спросила она.

– Нет, моя дорогая, конечно, нет.

– А лицо у тебя такое, точно ты встревожена. Разве ты родилась со всеми этими морщинками?

– Конечно нет, дорогая.

– Откуда же они у тебя взялись, тетушка?

– Они появляются с годами, Дороти.

– Так ты, значит, действительно очень стара?

– Нет, меня нельзя еще назвать по-настоящему старой, но у меня были беспокойства и печали.

– Бедная моя тетушка! А разве морщинки появляются от беспокойства и забот? У меня тоже были печали, значит, и у меня есть морщины?

– Нет, дитя мое, ведь ты еще маленький ребенок.

Дороти выпрямилась:

– Не такой уж я и ребенок, право. Я уже многое в жизни видела, у меня были большие печали, и они еще тут, глубоко, – она дотронулась до сердца. – Но у меня были также и счастливые дни, а потом ведь всегда можно мечтать о небе.

– Маленькому ребенку не следует столько размышлять о небесной стране, – заметила мисс Доротея.

– Как же не размышлять, когда мои родители оба ушли туда? Мне очень хочется пойти к ним, но я не могу оставить дедулю. Кроме того, мне нужно немножко побыть здесь из-за тебя, тетушка. Только я ужасно боюсь одного.

– Чего, дорогая?

– Что из-за меня у тебя появятся новые морщинки на лице, а морщинки заставляют человека краснеть, а от красноты делаются припадки.

– Дорогое мое дитя, выброси ты из головки мысль, что у меня бывают припадки.

– У папочки бывали припадки, мне это сказала Бидди Мак-Кен, – убежденно проговорила Дороти. – Может, это у нас семейное?

– Ничего подобного. Я сержусь, когда ты говоришь глупости. Вероятно, Бидди Мак-Кен не слишком умная женщина, раз она вбила тебе такое в голову.

– Нет-нет, она добрая, милая и умная. Она была моей кормилицей. Как было бы хорошо, если бы она жила со мной! Она умела ухаживать за папочкой и, конечно, клала бы холодные полотенца тебе на затылок, когда ты начинаешь краснеть.

– Дороти, лучше перестань вмешиваться в чужую личную жизнь.

– Что значит «личная жизнь»? – поинтересовалась Дороти.

– Ну, например, не говори обо мне. Лучше посмотри-ка наверх, разве это не красивый вид? Полюбуйся, как солнце светит сквозь деревья.

– Да, конечно. Милое солнышко… Тетя, тетя, посмотри на кроликов. Мой голубчик Бенни сейчас забавляет дедушку. Я ему это поручила, и он все отлично понимает. Моего голубчика вылечили мистер Персел и жена. Я их очень люблю. Может быть, мы идем к их домику? Скажи, тетушка? У них подают такой чýдный тушеный лук.

– Я ненавижу лук, – изрекла мисс Доротея.

Дороти посмотрела на тетку долгим, проницательным взглядом.

– А есть что-нибудь на свете, что ты любишь? – вдруг спросила она.

Мисс Доротея все бы отдала, чтобы опять не покраснеть. Иначе девочка, конечно, заметит это и снова заведет разговор про «припадок».

– Я очень, очень любила твоего отца, Дороти.

– Да? Ты его родная сестра?

– Конечно, родная и единственная.

– Ты не очень похожа на него, тетя Доротея. У него совсем не было морщин. Он был как дедушка, только еще больше такой.

– Что ты хочешь сказать словами «еще больше такой»?

– Я хочу сказать, что он был еще красивее и… он был еще больше таким человеком, у которого можно уютно устроиться на руках. Боженька дал ему чистое сердце, и он теперь счастлив на небе.

Мисс Доротее стало не по себе, ее горло сжалось. Дороти выпустила из ручки ладонь тетки, голубое платье и шляпа замелькали в кустах.

Девочка погналась за бабочкой, но скоро вернулась обратно к тетке, разгоряченная, довольная и немного усталая.

– Теперь пойдем назад? – предложила девочка.

– О нет, нам нужно пройти гораздо дальше. Тебе ведь все равно, правда?

– Я думаю о дедуле и Бенни. Теперь уж они достаточно наговорились друг с другом.

– Наговорились? – переспросила мисс Доротея. – Нельзя быть такой глупенькой, Дороти. Кролик не может разговаривать.

– Ты думаешь, не может? Нет, всё умеет говорить. Эта бабочка мне сказала: «Пожалуйста, пожалуйста, не бери меня», и я, конечно, не взяла бедняжку. А глазки Бенни говорят очень приятные вещи. Он умывает мордочку, чтобы уверить меня, что он самый счастливый зверек на свете. А его ушки! Знаешь, тетушка, вот бы ты научилась поднимать и опускать ушки, как он!

– Я очень рада, что не могу двигать ушами, как кролики.