Разумеется, Бюро было полностью в курсе исследований, проводимых Генепланом по заказу правительства: создание биологического оружия – смертельных искусственных вирусов. Но Бюро также имело сведения и относительно других проектов, разрабатываемых компанией, включая «Уайлдкард», хотя Либен и его соратники считали, что об этом знают только они, и не подозревали о внедренных в их ряды федеральных агентах и осведомителях. И не понимали, как быстро правительственные компьютеры оценивали переданные им результаты и разгадывали цель всех исследований.

Эти гражданские никак не могли взять в толк, что, когда вступаешь в сделку с дядей Сэмом и берешь у него деньги, ты не можешь продать только маленькую часть своей души. Ты вынужден продать всю целиком.

Энсон Шарп получал истинное наслаждение, втолковывая эту прописную истину таким людям, как Эрик Либен. Они воображают себя этакими крупными фигурами, но забывают, что всегда найдется фигура покрупнее, которая их сожрет, а в стране нет фигуры крупнее той, что называется Вашингтоном. Шарп обожал наблюдать, как они постепенно приходят к осознанию этой истины. Он упивался зрелищем самоуверенных гениев, когда их пробивал пот и они начинали дрожать. Обычно они старались подкупить его или договориться с ним, некоторые умоляли, но, разумеется, он не мог снять их с крючка. И даже если бы мог, он не стал бы этого делать, ибо ничто не доставляло ему такого удовольствия, как видеть их извивающимися у своих ног.

Доктору Эрику Либену и его шести приятелям позволили беспрепятственно заниматься их революционными исследованиями способов продления жизни. Но стоило им только решить все проблемы и получить положительные результаты, как правительство немедленно бы напомнило о себе и тем или иным способом забрало проект в свои руки, быстренько сославшись на его важность для национальной безопасности.

Теперь Эрик Либен все похерил. Он испробовал сам на себе сомнительный метод лечения и случайно проверил его, угодив под грузовик. Такого поворота событий никто предвидеть не мог, потому что парень казался достаточно умным, чтобы рисковать собственной генной структурой.

Разглядывая разбитую посуду и растоптанные продукты, Госсер сморщил свое лицо мальчика из церковного хора и заметил:

– Этот парень настоящий псих.

– Как будто зверь какой поработал, – добавил Пик, нахмурившись.

Вместе с Шарпом они ушли из кухни и принялись осматривать дом. Наконец зашли в хозяйскую спальню и ванную комнату, где царил еще больший хаос и местами виднелись кровавые следы, включая отпечатки окровавленной ладони на стене. Вероятно, отпечаток принадлежал Либену: доказательство, что каким-то странным образом мертвый человек продолжает жить.

Никакого трупа в доме не оказалось, ни Сары Киль, ни кого-либо другого, и Шарп расстроился. Вид обнаженной распятой блондинки в Пласеншии был неожиданным и занимательным; она приятно отличалась от тех трупов, с которыми Шарпу обычно приходилось иметь дело. Шарп вдоволь навидался жертв с огнестрельными и ножевыми ранами, разорванных на куски пластиковыми бомбами и задушенных проволокой, и они уже не будоражили его воображение. Но эта прибитая к стене красотка произвела на него впечатление, и ему было любопытно, какие еще идейки на этот счет могут возникнуть в травмированном мозгу Либена.

Шарп проверил спрятанный в стене спальни сейф и обнаружил, что он пуст. Оставив Госсера в доме на случай, если Либен вернется, Шарп вместе с Пиком отправился искать гараж, рассчитывая найти там тело Сары Киль, но ничего не нашел. Тогда он послал Пика с фонариком осмотреть лужайку и клумбы на предмет свежевыкопанной могилы, хотя вряд ли у Либена в его нынешнем состоянии могло хватить сообразительности или желания спрятать свою жертву и замести следы.

– Если ничего не найдешь, – инструктировал Шарп Пика, – начинай обзванивать больницы. Несмотря на кровь, эта девчонка могла остаться в живых. Возможно, ей удалось удрать от него и обратиться за медицинской помощью.

– И если я найду ее в больнице?

– Немедленно сообщи мне, – приказал Шарп, поскольку ему было необходимо заставить Сару Киль молчать о возвращении Эрика Либена. Он попытается уговорить ее, напугать, а если надо, то и пригрозит впрямую. Но она должна держать язык за зубами. Если ничего не выйдет, ее придется потихоньку убрать.

Надо также поскорее найти Рейчел Либен и Бена Шэдвея и тоже заставить их молчать.

Пик отправился выполнять задание, Госсер сидел на страже в доме, а Шарп забрался в неприметную машину и велел шоферу ехать на автомобильную стоянку недалеко от Палм-Каньон-драйв, где его все еще ждал вертолет.

Снова находясь в воздухе, по дороге в лаборатории Генеплана в Риверсайде, Энсон Шарп, прищурив глаза, уставился в иллюминатор на ночной пейзаж, мелькающий внизу. Он напоминал хищную птицу, выслеживающую в ночи добычу.

Сны Бена были наполнены тьмой и громом. Тьму разрывала молния, освещающая бесформенный пейзаж, населенный только одним невидимым, но жутким существом, которое гонялось за ним по огромной, темной и безлюдной пустыне. Это был, и вместе с тем не был, Зеленый Ад, где он провел больше трех лет своей молодости, знакомое и вместе с тем чужое место, такое же, как тогда, но в чем-то другое, как бывает в снах.

Он проснулся на рассвете от пронзительных криков птиц, дрожа, переполненный печалью. Рядом лежала Рейчел. Она подвинулась к нему и обняла, утешая. Ее нежное прикосновение развеяло холодный и тоскливый сон. Ритмичные удары ее сердца чем-то напомнили ему ритмичное мерцание маяка в береговом тумане. Каждый удар нес надежду.

Он решил, что она не собирается предложить ему ничего, кроме теплого дружеского участия, но, возможно, бессознательно Рейчел несла ему любовь и ждала любви взамен. Еще не совсем проснувшись, видя все вокруг как через полупрозрачную ткань, среди звуков, еще приглушенных сном, он недостаточно четко соображал, чтобы определить, когда предложенная ею дружеская ласка перешла в любовное объятие. Он просто понял, что это произошло, и когда прижал ее обнаженное тело к себе, то ощутил, что так и должно быть, с уверенностью, какой не испытывал за все свои тридцать семь лет.

Наконец он был в ней, а она наполнена им. Хотя в этом была новизна и чудо, им не пришлось искать ритм и наиболее удобное положение, потому что они знали все так хорошо, как если бы были любовниками много лет.

Несмотря на мягко урчащий кондиционер, Бен почти физически чувствовал, как давит на окна жара пустыни. Прохладная комната казалась серебристым пузырьком, подвешенным вне реальности суровой земли, и точно таким же невесомым, качающимся пузырьком вне обычного течения секунд и минут казалась их нежная, необыкновенная любовь.

Одно окошко с матовым стеклом высоко в стене не было задернуто занавеской. За ним лениво качались на ветру листья пальм, пронзенные лучами солнца. Перистые тропические тени и смягченный стеклом солнечный свет падали на их обнаженные тела и рвались на части от их движений.