– Значит, память, знания, даже характер в состоянии сохраниться на тот период, который разделяет смерть и возвращение к жизни.

Она кивнула:

– И это подтверждает, что некоторое время после смерти мозг продолжает частично функционировать, во всяком случае, достаточно, чтобы сохранить память до… воскрешения. Вроде компьютера, который при отключении электроэнергии начинает работать от батарей.

Бену уже совсем не хотелось спать.

– Хорошо, значит, мыши умели выбираться из лабиринта, но вели себя странно. Как? Как именно?

– Иногда они впадали в панику. Поначалу чаще, потом реже. И тогда бились о стенки клетки или бегали по кругу, гоняясь за собственными хвостами. Такое ненормальное поведение вскоре прошло. Но началось нечто более страшное… и это уже не проходило.

Было слышно, как к мотелю подъехала машина и остановилась на автостоянке.

Рейчел с беспокойством взглянула на забаррикадированную дверь.

В ночной тишине было хорошо слышно, как хлопнула дверца машины.

Бен еще больше выпрямился в кресле и напрягся.

Послышались шаги. Человек явно направлялся прочь от домика Бена и Рейчел. Где-то далеко открылась и закрылась дверь.

Рейчел с облегчением расслабилась.

– Как ты знаешь, мыши от рождения трусливы. Они никогда не дерутся со своими врагами. У них нет возможностей для этого. Они спасаются бегством, увиливают, прячутся. Они даже не воюют между собой за территорию. Они робки и покорны. Но ожившие мыши вовсе не были робкими. Они дрались между собой и даже нападали на тех мышей, которые не были воскрешены. И пытались укусить ученых, которые ими занимались, хотя у мышей нет никаких шансов нанести вред человеку, и они обычно это сознают. Они впадали в ярость, царапали пол своих клеток, махали лапками в воздухе, иные даже сами себя царапали. Иногда такие приступы ярости длились минуту, но иногда продолжались до тех пор, пока мышь не валилась на пол от изнеможения.

Какое-то время оба молчали.

В комнате царила глубокая, замогильная тишина.

Наконец Бен нарушил молчание:

– Несмотря на эти странности у мышек, Эрик и его коллеги должны были быть на седьмом небе. Шутка сказать, они надеялись продлить жизнь, а в итоге вообще победили смерть! Разумеется, они жаждали разработать соответствующие методы и для изменения человеческих генов.

– Да.

– Несмотря на неожиданные приступы ярости у мышей и стремление к насилию.

– Да.

– Рассчитывали, что у людей подобной проблемы может и не возникнуть… или что с ней можно будет как-то справиться.

– Да.

– Итак, работа медленно двигалась… слишком медленно, с точки зрения Эрика. Стремление быть молодым, одержимость молодостью, помноженная на патологическую боязнь смерти, привели к тому, что он не захотел ждать, когда все будет выверено и безопасно.

– Да.

– Вот что ты имела в виду, когда спросила Бареско в кабинете Эрика, знает ли он, что Эрик нарушил основное правило. И каково же это основное правило для генетика или другого специалиста, занимающегося биологическими науками? Что он не имеет права экспериментировать на человеке, пока все имеющиеся проблемы не разрешены, на все вопросы не даны ответы на уровне экспериментов с животными?

– Именно, – подтвердила Рейчел. Она сложила руки на коленях, чтобы они не так дрожали, но пальцы все равно продолжали вздрагивать. – И Винсент не знал, что Эрик нарушил основное правило. Я знала, а их, вероятно, новость об исчезновении тела Эрика потрясла до глубины души. Они сразу поняли, что он сделал самую безумную, безответственную и непростительную вещь из всех, какие мог сделать.

– И что теперь? – спросил Бен. – Они хотят ему помочь?

– Нет. Они хотят его убить. Еще раз.

– Почему?

– Потому что он не сможет вернуться до конца, никогда не будет таким, каким был. Метод ведь еще не был доведен до совершенства.

– Он будет вести себя как те подопытные животные?

– Возможно. Будет впадать в ярость, станет опасным.

Бен вспомнил о бессмысленных разрушениях в доме в Вилла-Парке, о крови в багажнике «Форда».

– Понимаешь, – продолжала Рейчел, – он отличался жестокостью всю свою жизнь, был подвержен приступам гнева, которые ему едва удавалось сдерживать. Мышки сначала были тихими, а Эрик никогда таким не являлся. Так какой же он сейчас? Посмотри, что он сделал с Сарой Киль.

Перед глазами Бена встали не только избитая девушка, но и разгромленная кухня в доме в Палм-Спрингс и всаженные в стену ножи.

– И если Эрик в приступе такой ярости убил кого-то, – говорила Рейчел, – полиция скорее всего поймет, что он жив, и тогда все узнают о проекте «Уайлд-кард». Поэтому его партнеры хотят убить его каким-нибудь окончательным способом, исключающим воскрешение. Не удивлюсь, если они сожгут тело дотла или расчленят его, а затем разбросают останки по разным местам.

«Милостивый Боже, – подумал Бен, – что это – действительность или какой-то театр ужасов?»

– А тебя они хотят убить, – сказал он, – потому что ты знаешь о проекте?

– Да, но это не единственная причина, почему им хочется до меня добраться. У них есть еще по меньшей мере две. Они, возможно, думают, что я знаю, где Эрик может спрятаться.

– Но ты ведь не знаешь?

– Есть кой-какие идеи. И Сара Киль еще одну добавила. Но уверенности у меня нет.

– Ты утверждаешь, что есть еще третья причина, по которой ты им нужна?

Она кивнула.

– Я напрямую наследую Генеплан, и они боятся, что я откажусь вкладывать такое количество денег в проект «Уайлдкард». Убрав меня, они имеют больше шансов получить контроль над корпорацией и сохранить проект в тайне. Если бы я опередила их и добралась до сейфа Эрика, где он хранил дневник с записями всех своих идей, у меня было бы неоспоримое доказательство, что такой проект существует, и тогда они бы не рискнули меня убрать. Без доказательства я очень уязвима.

Бен вскочил и принялся метаться по комнате, лихорадочно соображая.

Где-то в ночи, недалеко от мотеля, в гневе или страсти заорала кошка. Это продолжалось долго, звук то падал, то снова набирал силу, вызывая неприятное ощущение.

Наконец Бен остановился и спросил:

– Рейчел, а почему ты преследуешь Эрика? С чего это вдруг такая надобность добраться до него раньше остальных? Что ты собираешься делать, когда найдешь его?

– Убью, – заявила она без колебаний, и к тоске в ее глазах теперь добавились куда более характерные для Рейчел решимость и железная уверенность. – Его надо убить совсем. Потому что, если я этого не сделаю, он будет прятаться, пока не восстановится полностью, пока не обретет уверенность в себе, а потом убьет меня. Он умер, ненавидя меня, ненависть застлала ему глаза, когда он, как слепой, ринулся под грузовик. И я уверена, что она кипит в нем с того самого момента, когда он пришел в себя в городском морге. В его затуманенном и перекрученном мозгу я – как наваждение, и он не успокоится, пока я жива. Или пока он сам не умрет, на этот раз окончательно.