Поэма публикуется (по нормам современной орфографии) по рукописи в тетради Елены Ивановны Набоковой (Berg Collection / Vladimir Nabokov papers / Manuscript box. Album 1923–1924) с исправлением явных описок и восстановлением часто отсутствующих знаков препинания.

За пять лет до «Солнечного сна» Набоков совместил сюжет шахматного состязания с любовной темой в одноактной стихотворной драме «Весной» (подзаголовок: «Лирическое нечто в одном действии»), написанной в Крыму и датированной 23 января 1918 г. Содержание этого неопубликованного и отвергнутого Набоковым сочинения (его начало перечеркнуто легкой вертикальной чертой, а над заглавием написано: «Вонъ») впервые изложил Б. Бойд, отметивший, что пьеса «открывает нам будущего Набокова: шахматы, судьба, переход из одной реальности в другую, время как неизбежная утрата» (Бойд Б. Владимир Набоков. Русские годы. С. 172). Высказанное Шахматистом в этой драме уподобление шахмат жизни, а шахматной игры ходам самой судьбы («Да, мне знакома ты, двуцветная доска! / Не так ли жизнь моя на ровные квадраты / разделена?») позднее получит у Набокова развитие в «Защите Лужина» и в «Даре».

Следующий фрагмент из драмы, напоминающий точные описания шахматной игры Ивейна в «Солнечном сне», я привожу по беловой рукописи Набокова в тетради стихов «Цветные камешки» (Berg Collection), за присылку копии которой я сердечно благодарю Брайана Бойда.

Шахматист

Великолепный ход! С моею же судьбой

я сравниваю вас. Но я — неутомимый,

расчетливый борец, я жертвовал умно.

Все предусмотрено.

Неизвестный

Судьба непобедима.

<…>

Шахматист (передвигая пешку)

Теперь все кончено. Сдавайтесь, враг любезный.

Победной пешкою восьмой достигнут ряд.

Склоните короля!

Неизвестный (бесстрастно)

Зачем же? Бесполезно…

Поторопились вы. Я объявляю мат!

Эпиграф. — В «Борисе Годунове» (1831) Патриарх в Царской думе передает слова «простого пастуха», слепого старца: «Не посылал Господь мне исцеленья. / Вот наконец утратил я надежду. / И к тьме своей привык, и даже сны / Мне виданных вещей уж не являли, / А снилися мне только звуки». Пастух чудесным образом прозрел после услышанного во сне детского голоса Царевича Димитрия и молитвы у его гроба.

С. 90. Ивейн. — В рукописи имя героя в первой части поэмы пишется как Ивэйн, затем как Ивейн.

С. 91. …в Лаолян, далекий и ленивый… — Название столицы сказочной державы напоминает о Ляояне — одном из древнейших городов и пограничных пунктов Маньчжурии (провинция Ляонин), расположенном на левом берегу Тайцзыхэ. В Русско-японскую войну 1904–1905 гг. он был избран местом сосредоточения маньчжурской армии. Под Ляояном произошло крупное сражение 11–21 августа 1904 г., после которого русские войска отступили к Мукдену.

С. 93–94. И солнце исполинское глядело <…> по жилам растекалось <…> все пропитывало синью. — В пятой главе «Дара» (1938) молодой русский писатель Федор Годунов-Чердынцев схожим образом описывает собственное «приобщение ко всему мрению летнего леса» на озере в Груневальде: «Солнце навалилось. Солнце сплошь лизало меня большим, гладким языком. Я постепенно чувствовал, что становлюсь раскаленно-прозрачным, наливаюсь пламенем и существую, только поскольку существует оно. <…> Собственное же мое я, то, которое писало книги, любило слова, цвета, игру мысли, Россию <…> как‐то разошлось и растворилось, силой света сначала опрозраченное, затем приобщенное ко всему мрению летнего леса, с его атласистой хвоей и райски-зелеными листьями, с его муравьями <…> горячим дыханием крапивы, плотским душком нагретой травы, с его небесной синевой, где высоко-высоко гремел самолет, как бы подернутый синей пылью, синей сущностью тверди <…>» (Набоков В. Дар. АСТ: Corpus, 2022. С. 434–435).

С. 95. И звуки проплывали сквозь него <…> как будто он без плоти, без веса был. — Ср. в «Парижской поэме»: «Так он думал без воли, без веса, / сам в себя, как наследник, летя».

С. 96. Год вечерел… — Описывается вторая половина лета или начало осени («уж созревал нагретый виноград», вторая часть поэмы начинается словами: «В осенний день…»). …уж созревал нагретый виноград… — Ср. строку, приписанную в «Даре» (третья глава) поэту Кончееву: «Виноград созревал, изваянья в аллеях синели».

С. 97. И понял, что один / он одарен волшебным этим слухом. — Мысль о собственной исключительности посещает героя «Дара», который, как и герой «Солнечного сна», — иностранец в столице чужой державы: «<…> и было бы приятно смотреть с высоты на скользящую, перспективой облагороженную улицу, если бы не всегдашняя, холодненькая мысль: вот он, особенный, редкий, еще не описанный и не названный вариант человека, занимается Бог знает чем, мчится с урока на урок <…> Вот бы и преподавал то таинственнейшее и изысканней-шее, что он, один из десяти тысяч, ста тысяч, быть может даже миллиона людей, мог преподавать <…>» (Набоков В. Дар. С. 183).

С. 111. …в толпе заметила Ивейна: / стоял он, молчаливый и далекий, / как спящий, улыбаясь. Вкруг него / носились дуновенья неприязни: / с ним избегали говорить, косились. — Описание королевского пира найдет свое отражение во второй сцене первого акта «Трагедии господина Морна» в изображении бала у Мидии, на котором появляется сам король (инкогнито) и на котором присутствует Иностранец-сновидец «из обиходной яви, / из пасмурной действительности», ср.:

Иностранец

(к Мидии)

Я не забуду пребыванья в вашей

столице колдовской: чем сказка ближе

к действительности, тем она волшебней.

Но я боюсь чего-то… Здесь незримо

тревога зреет… В блеске, в зеркалах,

я чувствую… (Набоков В. Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме. СПб., 2008. С. 174.)

С. 115. Бессвязные в мозгу вздувались мысли, / как те чудовищные числовые / загадки и растущие шары, / что иногда в бреду больного мучат. — Одно из самых ранних, если не первое, изложение повторного автобиографического образа, возникающего затем с вариациями в нескольких русских и английских сочинениях Набокова, например, в «Других берегах», в которых он вспоминает, что до десяти лет был «отягощен исключительными, и даже чудовищными, способностями к математике»: «Математика играла грозную роль в моих ангинах и скарлатинах, когда, вместе с расширением термометрической ртути, беспощадно пухли огромные шары и многозначные цифры у меня в мозгу» (Набоков В. Другие берега. М.: АСТ; Corpus, 2022. С. 39).

Юность. — Впервые: Новый Журнал. 2012. № 267. С. 120–127. Публ., предисл. М. Минской.

Текст поэмы был записан Е. И. Набоковой в двух тетрадях: правленный Набоковым черновик, в котором более раннее название «Школа» вычеркнуто и над ним написано «Юность», и заново переписанный беловик с