«Послушай, Джонатан, – скажет он отцу Элизабет. – У Росса не так много денег, но зато есть земля, а в долгосрочной перспективе это всегда имеет значение…»

Джошуа задремал.

Ему снилось, что он идет по кромке Долгого поля, по правую руку – море, а в плечо бьет сильный ветер. Яркое солнце припекает спину, воздух на вкус – как прохладное вино из погреба. На Хэндрона-Бич отлив, солнце оставляет на влажном песке длинные сверкающие полосы. Во сне Долгое поле не только вспахано, оно уже засеяно и дает первые всходы.

Джошуа прошел по кромке поля до самого Дамсел-Пойнта, где невысокий утес уступами опускался к морю. Волны набегали и откатывали назад, окрашивая камни в разные цвета.

Что-то подтолкнуло Джошуа спуститься вниз. Холодное море вдруг обхватило его за колени, и ноги пронзила острая боль вроде той, что мучила его последние месяцы. Но это его не остановило. Джошуа зашел в воду по самую шею, а потом оттолкнулся от дна. Какая же это была радость – оказаться в море после разлуки длиною в два года. Он с наслаждением вдыхал холодный воздух, резко выдыхал его и позволял воде плескаться у самых глаз. Ноги и руки постепенно немели. Шум волн звучал в ушах, они накатывали на берег в такт с биением сердца, и Джошуа, не сопротивляясь, погрузился в холодную, невесомую темноту.

Он спал. Последние лучи дневного света тихо исчезли с небосклона; дом, деревья, ручей и скалы окутал мрак. Западный ветер постепенно набирал силу. Он рыскал среди полуразрушенных шахт на холме, шуршал верхушками яблонь, что укрылись с подветренной стороны, приподнимал угол соломенной крыши на одном из сараев, задувал холодные брызги дождя через сломанные ставни библиотеки, где среди покрытой пылью рухляди что-то вынюхивали шустрые любопытные крысы. В темноте шипел и булькал ручей, а над ним раскачивались на ржавых петлях старые ворота. В кухне Джуд Пэйнтер откупорил вторую бутыль джина, а Пруди подбросила в очаг еще одно полено.

– Ветер поднимается, будь он проклят, – сказал Джуд. – Вечно этот ветер. Только все стихнет, а он опять тут как тут.

– Надо бы за дровами сходить. До утра не хватит, – заметила Пруди.

– Табурет подбрось, – посоветовал ей Джуд. – Поленья твердые, дымить будут.

– Плесни-ка мне джина, червяк чернявый, – попросила Пруди.

– Сама и плесни.

Джошуа спал.

1

День выдался ветреный. Бледное полуденное небо затянули рваные облака. За последний час пути усыпанная сухими опавшими листьями дорога стала пыльной и ухабистой.

В экипаже ехали пятеро. Тощий узколицый мужчина в засаленном костюме, по виду типичный клерк. Его жена, настолько же полная, насколько был худ ее супруг, прижимала к груди сверток из белых и розовых пеленок, из которого выглядывало раскрасневшееся сморщенное личико младенца. Оставшиеся два пассажира были мужчинами достаточно молодыми. Первый – священник, лет тридцати пяти, второй – на несколько лет помладше.

С того момента как экипаж отъехал от Сент-Остина, все хранили молчание. Ребенок крепко спал. Его не тревожили ни тряска, ни дребезжание стекол, ни лязг осей. Он даже на остановках не просыпался. Супружеская пара время от времени вполголоса перекидывалась парой слов, но тощий муж, оказавшись в одном экипаже с представителями высшего общества, робел и не желал поддерживать разговор.

Мужчина помоложе всю дорогу читал книгу, а тот, что постарше, придерживая рукой выцветшую пыльную занавеску из коричневого бархата, смотрел в окно.

Священник был худой, в строгом черном костюме из первосортного сукна и шелковых чулках. Волосы он зачесывал назад и убирал за уши. Лицо у него было вытянутое и серьезное, губы – тонкие.

Маленький клерк узнал священника, но никак не мог вспомнить его имени. Как и сам священник – имени сидевшего напротив него молодого мужчины. Временами он невольно задерживал взгляд на лице попутчика и его густых, ненапудренных волосах.

Когда до Труро оставалось не больше пятнадцати минут пути и лошади, поднимаясь на холм, перешли на шаг, молодой человек оторвался от книги и встретился глазами со священником.

– Простите, сэр, – сказал тот резким энергичным голосом. – Ваше лицо кажется мне знакомым, но я не могу припомнить, где мы с вами встречались. Не в Оксфорде?

Высокий молодой человек был строен и широк в плечах. Его щеку пересекал шрам. Одет он был в укороченный спереди двубортный сюртук, бежевый жилет и добротные бриджи в тон. Темные, с медным отливом волосы были зачесаны назад и перехвачены коричневой лентой.

– Вы, если я не ошибаюсь, преподобный доктор Холс? – вопросом на вопрос ответил он.

Маленький клерк не пропустил ни слова и многозначительно посмотрел на супругу. Доктор Холс, приходской священник Таурдрета, викарий Сент-Эрме, директор школы в Труро, почетный горожанин и бывший мэр, был важной персоной. Этим и объяснялись его манеры.

– Так вы меня знаете, – удовлетворенно заметил доктор Холс. – Вообще-то, у меня хорошая память на лица.

– У вас было много учеников.

– Ах вот оно что! Это все объясняет. В зрелые годы внешность меняется. Позвольте предположить, вы – Хоуки?

– Полдарк.

Священник, прищурившись, посмотрел на молодого человека.

– Фрэнсис? Я думал, что…

– Росс. Вы лучше помните моего кузена. Он продолжил обучение. Я же в свои тринадцать решил, что уже достаточно образован. Ошибочное решение.

– Росс Полдарк. Так-так. Вы изменились. Теперь припоминаю. Вы были непокорным учеником, – холодно усмехнувшись, сказал Холс. – Мне частенько приходилось вас пороть. А потом вы сбежали.

– Да, – согласился Полдарк и перевернул страницу. – Хорошего мало. В результате ваши лодыжки пострадали не меньше моего зада.

У священника слегка порозовели щеки, он секунду пристально смотрел на Росса, а потом снова повернулся к окну.

Маленький клерк слышал о Полдарках, и в особенности о Джошуа, рядом с которым, если верить слухам, лет двадцать – тридцать тому назад не могла чувствовать себя в безопасности ни одна симпатичная женщина, будь она замужем или нет. Росс, судя по всему, его сын. У этого молодого человека было запоминающееся лицо: выступающие скулы, широкий рот, крупные белые зубы, яркие серо-голубые глаза и тяжелые веки, придававшие многим представителям рода Полдарков обманчиво сонный вид.

Доктор Холс решил возобновить разговор:

– Я полагаю, у Фрэнсиса все хорошо? Он женат?

– Насколько мне известно, пока нет, сэр. Но я некоторое время провел в Америке.

– О господи! Какая фатальная ошибка – эта война. Я всегда был против того, чтобы мы в нее ввязывались. Вы были свидетелем боевых действий?

– Не только свидетелем. Я в них участвовал.