черной от сажи перчаткой вцепился в дорогую ткань костюма. Я подумал, странно, что это меня не особо возмутило. Еще несколько дней назад я бы в такой ситуации закатил скандал и потребовал компенсацию ущерба, угрожая судом. А тут смиренно последовал за кочегаром и, натянув жесткие рукавицы, взялся за лопату для угля. Пока толстяк следил за давлением пара, стараясь его отрегулировать, я выполнял основную его работу – подбрасывал уголь в топку. Глаза щипало от пота и едкой пыли, я почти ничего не видел. Казалось, я нахожусь в самом настоящем аду и эта пытка жаром и копотью никогда не закончится. Непривычные к долгому тяжелому труду руки уже были готовы отсохнуть, когда кочегар подбадривающе потрепал меня по плечу, поблагодарил за помощь и сказал, что дальше справится сам.

Поезд покинул опасные пределы. Так далеко враг пока не смог пробраться. Прочная трость мне пригодилась теперь не для притворства. Опираясь на нее, я кое-как приковылял обратно в вагон. На кого я был похож, весь с головы до ног перепачканный в саже, и думать не хотелось. О том, чтобы найти более-менее сносное место для отдыха не приходилось даже мечтать. Все лавки были заняты женщинами с детьми и совсем дряхлыми стариками. В уже теперь бывшем моем углу примостилась, ссутулившись, сухонькая старушка с большим чемоданом.

Недолго я продержался, прислонившись к дверце перехода внутрь паровоза. Только набил синяков на лопатки. Пришлось сесть на пол между чьими-то мягкими тюками. Когда за пыльными окошками стемнело, я уснул в обнимку с одним из этих тюков. Устроив на нем голову, провалился в забытье, сдавшись в плен одурманивающей разум усталости, застилающей все вокруг вязким непроглядным туманом. Повезло еще, что хозяйка багажа из жалости не стала меня прогонять пинками. А то ведь могла, будучи в своем праве заботы о сохранности имущества…

В пути я провел двое суток. За все это время питьем мне служила техническая вода, которую раздавал кочегар меньше чем по полстакану на взрослого человека, а еще старушка в углу поделилась пирожками. Чистую воду отдавали детям. Скудной едой делились, но мало у кого нашлись съедобные припасы. Единицы из сумевших добраться до вокзала во время бомбардировки собирались куда-то ехать и имели с собой еду и чай в термосах. Вагон-ресторан в эвакуационном составе был не предусмотрен. Им пожертвовали, чтобы прицепить более вместительный обычный пассажирский.

Чужой жизненной силы при таком скоплении людей мне хватало для полного насыщения. Никто из пассажиров поезда не мог помыслить о том, что его или ее слабость и недомогание возникли не из-за естественной усталости в пути. Так что, пусть без привычного комфорта, я все же добрался живым до провинциального городка Белиствиля на краю страны. Там была конечная станция.

Следуя указаниям в розданных на станции листовках, те, у кого имелись с собой деньги, поспешили в гостиницу, а все остальные отправились в ночлежки для беженцев. Портфель моего покойного тезки успел кто-то обчистить, кошелька или спрятанных по кармашкам купюр я не нашел. Последовать за другими людьми в ночлежку счел слишком рискованным предприятием. Издали посмотрев на выстроившуюся перед обшарпанным бараком очередь, я обратил внимание на полицейских, которые проверяли документы и обыскивали вновь прибывших беженцев, с особым вниманием они относились к молодым мужчинам, подозревая в каждом дезертира. Полным безрассудством для меня было бы соваться туда.

Пошел дождь, быстро превратившийся в ливень. Весь продрогший до костей, я медленно шел по городскому проспекту, поглядывая на каждую дверь. Но на всех магазинах и других заведениях в столь позднее время висели таблички “Закрыто”. Нигде даже свет не горел. В подъезды домов я не рисковал заглядывать. Видел одного крепкого, хоть и пожилого консьержа, тот стоял в дверях под козырьком и дымил трубкой, посматривая коршуном на залитую дождем улицу, по которой изредка проезжали конные экипажи, а еще реже паровые трамваи или мобили.

Я не спешил знакомиться с подобным ему стражем общественного домовладения, но в то же время понимал, что не смогу выжить на улице. Да что там говорить, я вряд ли продержусь так пару дней, если дожди не прекратятся. Уличные бродяжки, и те имеют хоть какую-то крышу над головой в виде чердака, подвала или заброшенного здания. Они частенько держатся близ котельных, где можно согреться в холода и посушить одежду. А мне вовсе некуда приткнуться. Никто меня здесь не ждет, разве что в городском полицейском управлении будут рады известию о поимке беглого заключенного.

Замшевые ботинки насквозь промокли, в них противно хлюпала вода при каждом шаге. Как же я мечтал о галошах или резиновых сапогах! Оценил в кои-то веки преимущества простонародной обуви, которой раньше брезговал, считая неподходящей по статусу. Желудок завывал голодным волком. Голова начала болеть. Наверное, мне следовало утешаться тем, что ливень смыл грязь и сажу с моего лица. Хотя это весьма сомнительное утешение.

В столице я жил в просторной квартире одного из тех домов, где селятся самые состоятельные граждане. Фасады там сродни произведениям искусства, из широких окон открывается вид на королевский дворец. Шеф-повар, отмеченный международными кулинарными наградами, приходил готовить для меня завтраки, обеды, ужины, а на любимые полдники с перекусами я привык ходить в лучший столичный ресторан. Мне прислуживали горничная и лакей-водитель, прилагавшийся к служебному министерскому мобилю класса люкс. В заграничных поездках меня сопровождали шкафоподобные телохранители. Даже подпитываться энергией я предпочитал от дам и господ благородных кровей, брезговал простолюдинами.

И что теперь со мной происходит? Сколько бы ни думал о превратностях судьбы, шлепая по лужам на мостовой, но до конца не мог осознать, как же так получилось, что нежданно-негаданно я оказался в роли нищего скитальца, не имеющего ни монетки в кармане, ни крыши над головой, ни кусочка съестного в урчащем желудке. Да еще по-осеннему свирепый ливень никак не заканчивался. У меня уже зуб на зуб не попадал от холода.

Глава 3. Старый кукольник

Райден

Заметив тусклый свет за необычной входной дверью: деревянной с витражным стеклом и фигурной кованой решеткой, я остановился напротив нее. Не смог разглядеть вывеску от заливавшей глаза воды, но решился попытать счастья. Не было больше сил оставаться под проливным дождем. Дернул за ручку, и дверь открылась