тихо сказал, смиренно потупив взгляд. – В тот момент повернулись все, потому я не считаю, что это только моя вина.

– Мало нам твоего отвратительного проигрыша на дипломатической арене, – ничуть не успокаивался король Ангрент. – Еще и твою связь с принцессой чужого государства, которая давно ни для кого не секрет, вполне можно расценивать как предательство родины. Ты променял интересы собственной страны на потакание прихотям дочери нашего давнего врага. Так легко пошел у нее на поводу и распустил сопли, позволив ее стране выкрасть доказательства того, что мы находимся на пороге гибели и вряд ли переживем войну!

– Позвольте с вами не согласиться, ваше величество, – я рискнул возразить багровеющему от гнева королю. – Уверяю, я все делал правильно. И дела шли к тому, чтобы наш законный брак с принцессой стал на долгие годы надежной гарантией мира между двумя королевствами. В том нет моей вины, что этот старый олух, отец Ниневии, ни во что не ставит даже счастье собственной дочери. Он помешался на войне. Приложил все усилия, наплевав на волеизъявление народа, чтобы только не допустить мирного договора с нами. Уверяю, ваше величество, любые переговоры с делегацией, присланной чокнутым тираном, не имели шанса на успех. Наша попытка мирного урегулирования была заведомо обречена на провал.

– Вы только посмотрите на него, – король взмахнул руками, глядя на стоящих позади меня стражей в пыльного цвета униформе, высоких сапогах и бронежилетах. – Он действительно думает, что начало войны так легко ему простится! А ведь еще вчера я верил в тебя, Райден. Считал тебя умным и дальновидным, радовался твоим успехам. Думал, ты с годами станешь таким же знаменитым и выдающимся политиком, каким был твой ныне покойный отец. Но ты предал меня, своего государя, родную страну и даже самого себя. Твоя порочная связь с принцессой вражеского королевства по закону приравнивается к государственной измене. За это и за срыв дипломатических переговоров ты приговариваешься к публичной казни путем повешения. Кто-то может сказать, что куда более справедливым решением было бы отправить тебя на фронт, прямо на передовую. Но один бог знает, что ты можешь там натворить, на войне. Вдруг переметнешься на сторону врага… Или совершишь подвиг и прославишься как герой. Получишь шанс искупить вину собственной кровью. Нет! Не бывать такому! Ты – изменник родины. Потому будешь предан всеобщему осуждению и умрешь с позором под гиканье возмущенной толпы. Уведите его!

Король махнул рукой стражникам. Двое из них надели на меня наручники, сковав руки за спиной, пригнули мне голову и вывели из дворца. К парадному крыльцу был подогнан большой бронированный мобиль, черный в серую полоску, предназначенный для перевозки арестантов. Меня запихнули в кузов с маленьким зарешеченным окном и повезли в городскую тюрьму.

Доставив в мрачное серое здание с сотнями зарешеченных крошечных окошек, меня переодели в грязную полосатую робу. Она была пропитана зельями, подавляющими любую магическую активность, и потому отвратительно воняла. Один из тюремщиков не постеснялся стащить с моего пальца и присвоить древний родовой перстень-артефакт. А он мне был жизненно необходим, я не представлял, как без него продержусь все время до суда.

Все же я надеялся на то, что король одумается, разберется в ситуации и помилует меня. Никто не сказал мне, когда состоится суд, и это укрепляло мои мечты о скором освобождении. Но я понимал, что в отличие от остальных узников, сидящих по своим клеткам, пребывание в тюрьме для меня станет не просто нелегким, а опасным для жизни испытанием.

Все дело в одной необычной особенности моего организма, о которой я не распространялся на публике, ради собственного выживания хранил ее в строжайшей тайне. Если верить древним легендам, я был одним из потомков загадочных существ, которые приходили из другого мира и охотились на людей, высасывая из них жизненную силу. Я не мог выжить без регулярной подпитки чужой энергией. Волшебный перстень, доставшийся в наследство от прадеда, приглушал этот нечеловеческий голод, помогая лучше контролировать себя. А еще он улавливал частички энергии из окружающего меня пространства, позволяя мне получать хотя бы небольшой заряд без соприкосновения с людьми.

Камеры смертников были узкие, сырые и холодные. Рассчитанные строго на одного заключенного, чтобы психопаты-убийцы и всякие разбойники, которым здесь полагалось некоторое время проживать, а вовсе не таким, как я, законопослушным аристократам, не прибили друг друга еще задолго до казни. Там не было положенных по уставу арестантам железных нар, постелью служил проеденный крысами грязный матрас. Но эти самые крысы, водившиеся в великом множестве, помогали мне выживать, а глупые надзиратели считали, что те дохнут от ядовитых приманок. Энергии с серых зверьков набиралось ничтожно мало, но все же лучше, чем совсем ничего. И такая подпитка позволяла мне скрывать свою истинную природу. Ведь если бы тюремщики поняли, кто я такой, меня бы казнили на месте. Не дожидаясь суда, отрубили бы голову. Много веков назад нас приговорили к полному истреблению. Международный закон гласил, что таким опасным чудовищам, как я, не место в этом мире.

Два раза в день, даже не три, не говоря уже о традиционных полдниках, маленьких перекусах и вечерних чаепитиях, мне приносили в ржавой миске то, что можно было назвать пойлом для скота, и к этим залитым вонючей жижей помоям прилагался кусок плесневого хлеба. Чаще всего я отказывался от такой, с позволения сказать, еды. Желудок скручивало от одного только ее вида и запаха. На ночь я сворачивался клубочком на выбранном более-менее чистом участке матраса и погружался в беспокойный, полный тревоги сон.

Глава 2. Беглец

Райден

Больше двух недель я провел