За этими разговорами день проходил быстро, после обедапозвонила Алевтина Ивановна, уже от себя, из медпункта, сказала, что у Леныглубокий шок, о чем сотрудники и сами уже догадались, что из шока ее вывели,накололи успокоительным и, если осложнений не будет, выпишут денька через двадомой, а домашним Лены она уже сообщила.

– Что-то рано Лену выписывать собираются, всего два дняподержат после такого-то шока, – сказала Надежда.

– Да в наших больницах чем меньше находишься, темлучше, – откликнулась Полякова.

Надежда лежала в больнице один раз в жизни, когда рожаладочку Алену, но тем не менее согласилась с Поляковой. Валя вступил в разговор:

– Ну не скажите, девочки, вот когда я на флоте служил, вотбыл со мной случай.

– Да ладно тебе, Валя, не время сейчас байки травить.

– Ничего, повеселю вас немного. Вот, значит, служил я первыйгод на противолодочном корабле. Корабль большой, народу много, офицеры сами посебе, а у матросов своя иерархия. Вот подходит обед, идут на камбуздежурные-первогодки, сперва еду получают для авторитетных старослужащих, таквот подходит какой-нибудь салажонок к окну раздаточному и важно так повару:«Масло для Гасанова!» А Гасанов был самый что ни на есть матерый дед. И повартоже уважительно так здоровый шмат масла отвалит этому первогодку и объявляет,как «Карета князя Юсупова!»: «Масло для Гасанова!» – и несет салажонок этомасло по всему кораблю как знаки королевской власти. А потом уж, что останется,то нам, первогодкам. Кастрюля на восемь человек. Народу много, кастрюлямаленькая. А знаете, как на флоте есть хочется?

– Знаю, – вздохнула Надежда. – Когда зять мойБорька приезжает из своего Северодвинска, я целыми днями у плиты стою.

Надеждина дочка Алена была замужем за морским офицером, ижили они в Северодвинске уже четвертый год.

– Так вот, – продолжал Валя, – представляете,несет дежурный эту кастрюлю с супом, а мы уже стоим с ложками на изготовку, онее еще на стол не поставил, а мы уже черпаем – кто не успел, тот опоздал! Апотом так же второе. А на второе на флоте что? Правильно, каша с тушенкой. Аповар как банки консервные открывает? Берет нож такой огромный и – раз! –банку пополам. А в моем случае он – раз! – не открылась, тогда он еще –раз! – да попал не по тому месту, и полосочка жести, маленькая, сантиметратри, отвалилась и в кашу попала.

Валя рассказывал громко, заразительно жестикулировал, и егоуже слушали все, даже мужчины.

– Ну, принес я кашу – сам, главное, дежурным был, –кастрюлю мы быстренько уговорили, потом компот, все ничего, и с ужином ничего,а ночью чего-то болит у меня внутри. День терпел, потом к врачу пошел, потомукак сил нет терпеть больше. Положили меня в госпиталь, просветили там, говорят,застряла эта фигня в пищеводе, за стенку зацепилась.

– Как же ты не заметил, что жестянку ешь? Не жевал, что ли?

– Какое там жевать! Проглотить бы успеть!

– Ну и жрать же ты горазд, Елистратыч! – Это КириллМихайлов выразил общее восхищение.

– А что? Я вообще-то ем очень мало, но через силу могусожрать сколько угодно. – Это была любимая Валина присказка. – Так япродолжаю. Смотрел меня в госпитале хирург Лев Израилевич, щупал со всехсторон, а потом говорит: «Жалко мне тебя резать, давай-ка мы эту штуку внизпропихнем, в желудок». «А в желудке как же?» – спрашиваю. «За это, –говорит, – не беспокойся, в матросском желудке все растворится». Ну ипропихнул такой палочкой какой-то специальной. А потом я два месяца в госпиталеошивался, вазелин пил.

– Как это?

– А так. Приносит мне сестричка стопочку такую, грамм стожидкого вазелина, я так беру, говорю, мол, девочки, ваше здоровье, и – залпом!

– Герой ты Валентин!

– Да уж, и так два месяца каждый день. Сестрички приходилииз других отделений на меня смотреть, хорошеньких много. И главное: нахирургии-то почти все лежачие, после операции, а я один здоровый. Ох, и пожил яв этом малиннике в свое удовольствие!

После работы Надежда поспешила домой, где должны были ееожидать муж и кот. Кота на две недели их отпуска отдавали в чужие руки кродственникам, и муж страшно волновался, как там котику жилось без них, темболее что родственники, беря кота, были далеко не в восторге. Однако, придя домой,она застала пустую квартиру, успела переделать массу хозяйственных дел и начатьволноваться, когда наконец раздался долгожданный звонок. Муж стоял на пороге скорзиной в руках и выглядел каким-то смущенным. Надежда представила себеотощавшего, заморенного Бейсика, который даже мяукнуть не в силах, и сгорячамысленно поклялась себе больше никогда, ни на один день не отдавать бедноеживотное чужим людям. Тут муж прошел в комнату и без сил опустился на диван.

– Ох, все руки мне оттянул!

Он открыл корзину, которая оказалась до краев заполненачем-то рыжим. Пушистая масса нехотя пошевелилась, показалась голова, потом лапыв белых носочках. Не открывая глаз, кот зевнул, потом открыл глаза, сизумлением огляделся по сторонам, перевалился через край корзины и грузношлепнулся на ковер. Надежда охнула и села на диван.

– Это не наш кот! Этот в три раза больше.

– Да наш, наш. Это они его так раскормили. Говорят, он всевремя просил есть.

– Мало ли что просил! Он же теперь килограммов десять небосьвесит! Все, Бейсик, у тебя будет недельное лечебное голодание.

– Ну уж, ты сразу такие крутые меры! – Сан Санычзабеспокоился.

– Пока не придет в норму, кот будет на строгой диете. Это жекошмар, я его на руки взять не могу, до чего тяжелый!

На следующее утро Надежда в полдевятого была уже переддверью сектора. Однако дверь была открыта, и Валя Голубев в полном одиночествеуныло сидел за столом над какими-то бумагами.

– Привет, Елистратыч, ты чего это делаешь?

– Ох, мать, не поверишь, некролог переписываю.

– Так вчера же написали!

– Вчера написали, а председатель профкома не принял. Изамдиректора по режиму тоже ввязался. «Безвременно погиб» – как это, говорит,ведь все же знают, что он повесился. Я говорю, что же, так и писать –«безвременно повесился»? А он говорит, вы товарищ Голубев, очень легкомысленноподходите к сложной проблеме. Это еще, говорит, надо подумать, почему именно ввашем секторе такое случилось. Мы, говорит, разберемся и, уж будьте уверены,этого дела так не оставим! Я говорю: да какая разница, что в некрологе будетнаписано? Ведь нет человека, значит, хоронить надо, и все. А он: вот выподумайте, говорит, еще, как написать, а завтра придете на утверждение.Господи, перестройке пятый год, парткомы давно упразднили, а у них, у начальствато,ничего не изменилось, все равно все кругом товарищи.