Иное дело — Беляев. Его тоже интересуют тайны, но тайны за пределами человека, запредельные. По ту сторону очевидного, того, что видит око. Ведь и слово «черт», запретное к употреблению в отцовском доме, происходит от слова «черта»: черт — это то, что за чертой, за гранью нашего мира. И для экспериментов со свечным пламенем нет нужды ходить в Церковь — свечей и дома хватает… Значит, дело не в свечах, а в том, что они освещают — в ликах святых. И за внешним покровом мира таится мир иной, загадочный и манящий…

Но истинные тайны лежат глубоко, и надо четко отличать истину от предрассудков… А над легковерием не грех и посмеяться.

Однажды в лавке, где торговали всякой всячиной, Саша купил за двугривенный человеческий скелет. Величиной с ладонь, гипсовый и на шарнирах. Потом пошел к отцу приятеля — гробовщику и попросил смастерить для скелета гробик по росту. Вернулся домой, дождался вечера и пообещал няне показать что-то интересное. В комнате был полумрак, и няня не сразу разглядела, что на столе стоит игрушечный гроб. Вдруг крышка гроба откинулась, из гроба выскочил скелет и принялся отплясывать. Няня с криком бросилась вон. Прибежала мать и выяснила в чем дело — к крышке гроба и костям скелета были привязаны нитки, за которые Саша и дергал. Наказывать шалуна мать не стала — слава Богу, хоть сам цел!

Потому что бывало всякое — совсем недавно чуть глаза не лишился…

Мемуаристы, да и сам Беляев, больше всего о детских проказах и рассказывали. А биографы за эти рассказы ухватились. Потому что увидели в них ключ к писательскому будущему. Вот Беляев с приятелем, Колей Высоцким, придумали такой трюк: взяли жестяной поднос, вырезали в нем дыру, в дыру просунули голову… И получилась отрезанная голова на блюде. Отсюда, значит, берет начало голова профессора Доуэля! А еще принялся Саша Беляев с крыши сарая прыгать. С зонтиком в руках. Ну и понятно, допрыгался до Ариэля!

Чтобы так рассуждать о литературе, нужно в одном романе не разглядеть ничего, кроме отрезанной головы, а в другом, напротив, видеть всё, что летает.

И еще одно удобство — написал про детство, и ни о чем больше думать не надо. И за руку тебя никто не схватит.

Но мы за простотой гнаться не будем, потому что жизнь Беляева не была простой и обычной. Что вовсе неудивительно — ведь не прямо из колыбели шагнул он в литературу!

Ну а пока Саша Беляев ходит в школу, потом поступает в Смоленскую духовную семинарию. Преподаванию религиозных дисциплин здесь, конечно, уделено особое внимание, но в остальном учебная программа, как в гимназии. Но на гимназию у скромного приходского священника денег не хватает, а семинария предоставляет различные льготы. И может сложиться впечатление, что деньги эти потрачены не зря: Саша Беляев — круглый отличник. Ах, знали бы родители, сколь мало влияние школы на будущее талантливых мальчиков!..

1901 год, май, последние экзамены, и вот Александр держит в руках долгожданное свидетельство об окончании семинарии. Беляев — выпускник по 1-му разряду, и одна дорога перед ним уже открыта — в Духовную академию.

Но в первый день нового учебного года «Смоленский вестник» публикует следующее сообщение:

Заметка написана крайне небрежно, не сказано, в частности, — от чего отказался г-н Нарский (оно, может, и хорошо, что отказался — двумя годами раньше его игру даже в Вологде сочли старомодной)… Поэтому ошибку в одном инициале Беляева — А. П. вместо А. Р. — легко объяснить опечаткой или невнимательностью репортера.

Однако в 1902 году газета упоминает актера театра Народного дома Беляева неоднократно и трижды сопровождает его фамилию инициалами. Это уже не «А. П.» и не правильное «А. Р.», но «А. Н.»!!![11]

Как это понимать? А понять это можно, если вспомнить об отношении православной церкви к актерам.

Христианство пришло в мир, где театр пользовался большей популярностью, чем храм (в том числе языческий). И конкуренция церкви и театра в те времена была нешуточной — иначе от актера, обратившегося в христианство, не требовали бы отказа от игры на сцене.

А в России и две тысячи лет спустя (в 1910 году) архиепископ Никон об актерах высказывался так: