Все эти нюансы промелькнули в моем сознании, тело же действовало само по себе.

Моя рапира приняла удар по касательной, легким поворотом кисти я отвел чужой клинок немного в сторону, и тут же сам контратаковал, применив простой, но эффективный прием, и уколов его прямо через острие его же шпаги.

Я хотел поразить его правое плечо, но рефлексы моего тела решили по-своему. Клинок насквозь проткнул горло противника, шпага выпала из его руки, я инстинктивно выдернул клинок из раны, потоком хлынула кровь, и юноша тяжело рухнул на землю.

Я что, убил его? Твою ж налево! Я не хотел. Кто он вообще такой, черт его дери?!? И сам-то я кто такой, и что здесь вообще происходит?

Юноша словно хотел что-то сказать мне, но из его рта вырывались лишь хрипы. Он несколько раз конвульсивно дернулся и затих.

Я подошел к телу, склонился над ним, снял с руки перчатку и потрогал его пульс. Ничего. Кажется, он уже умер. Рана оказалась крайне неудачной, пройди клинок чуть левее или правее, и шансы на спасение у парня были бы. Но… как вышло, так вышло, и теперь я – убийца.

Странный это был парень, с длинными волосами до плеч, одетый, как для участия в исторических реконструкциях, в белую сорочку, сейчас покрытую свежей кровью, и штаны, заправленные в высокие сапоги с раструбами. На руках у парня были надеты тонкие кожаные перчатки.

Насколько я мог осмотреть себя, я был одет примерно так же. Я что, нажрался вискаря и сцепился со студентом исторического факультета, помешенным на дуэлях? А повод? Ничего не помню…

Только сейчас я толком огляделся по сторонам. Как оказалось, мы дрались на изрядно вытоптанной полянке в окружении деревьев, сквозь которые проглядывала высокая каменная стена. Вокруг стояли тишина и умиротворение, и ни души. Легкий летний ветерок обдувал мое раскрасневшееся лицо, беззаботно пели птички, в небе ни облачка. Идиллия, мать ее!..

Солнце висело, казалось, прямо над головой, значит, сейчас примерно полдень или чуть позже. Что это мне дает? Совершенно ничего.

Самое отвратительное, что я никак не мог вспомнить собственное имя. Казалось бы, это самое простое! Но нет, имя стремительно уплывало от меня, как и моя биография. Единственное, что я осознавал четко – надо валить отсюда, пока меня не застукали местные менты с окровавленным клинком в руках прямо над свежим жмуром.

Где-то совсем неподалеку заржала лошадь. Ну вот, дождался, сейчас сюда явятся по мою душу. Надо бежать.

Но сбежать я не успел. Из кустов, как чертик из коробочки, выскочил невысокий полноватый человек средних лет, одетый по старинной моде в камзол, штаны, грубые башмаки и шапку с синим бантом.

– Мой господин, боже мой, мой господин! Вы целы? Вас не ранили? – Еще издали запричитал он неожиданно густым басом. От его плаксивых слов и громового голоса я чувствовал некий неуловимый диссонанс.

– Нет, я невредим… – вынужденно ответил я, пытаясь понять, в чем странность и кто этот человек. – И какого дьявола, Перпонше, ты следишь за мной! Я же велел оставаться на постоялом дворе…

Я оборвал свою речь на полуслове. До меня дошло. Он говорил со мной на чистом французском языке, немного устаревшем, но вполне понятном. И, что самое поразительное, я отвечал ему тем же. Французский я учил когда-то в школе, как второй язык, но это было так давно, что почти полностью стерлось из памяти, и даже в те времена, максимум, что я мог сказать, лишь пара самых простых фраз: меня зовут так-то, я живу там-то, мне столько-то лет, сколько стоит ночь с вами, мадам?.. Сейчас же я не просто понимал его, я свободно говорил на этом языке. Более того, я точно знал, что этого слегка неуклюжего толстяка зовут Перпонше, и он – мой слуга.

– Твою мать… – протянул я, в этот раз по-русски. – Допился…

– Благородный господин, с вами точно все в порядке? Я тут и коня вашего отыскал, и вещи ваши, все вон там, за деревьями. И коня, и вещи этого господина тоже, – толстяк пальцем указал на мертвого юношу. – Господь, прими его душу!..

Итак, я понимал французский язык, у меня есть слуга и, как минимум, конь, я только что убил человека, но при этом я не помнил ни своего имени, ни имени своего погибшего соперника, ни событий, предшествующих нашей схватке, ничего, полный ноль.

Между тем Перпонше шустро подскочил к мертвому юноше и, подхватив его подмышки, потащил к ближайшему дереву. Он его что, закопать там собрался? Но Перпонше лишь прислонил тело к дереву, так, что юноша принял полусидячую позу.

– Монахи позаботятся о нем, я дам им знать, а вам надо поспешить, ваша милость, пока патруль не появился.

Монахи, патруль… Понятно, за каменной стеной, что виднеется за деревьями, действующий монастырь, там монахи, они позаботятся о теле, с этим разобрались. Патруль – это местные менты? Перпонше прав, надо валить отсюда, пока не повязали с рапирой в руках и свежим трупом у дерева.

В какую бы историю я ни влип, но попадать в каталажку совершенно не хотелось. Жаль юношу, я вовсе не планировал его убивать.

Я пошел за Перпонше и через пару минут мы нашли то самое дерево, где были привязаны две лошади, я рядом аккуратными кучками лежали две стопки с вещами, каждую из которых венчала широкополая шляпа.

Очевидно, я и мертвый юноша прибыли сюда вместе, привязали лошадей, избавились от верхней одежды, стесняющей движения, и отправились выяснять отношения на полянку. А обратно вернулся лишь один из нас.

Хорошо, что Перпонше был неразговорчив, либо же не считал себя вправе задавать мне какие-либо вопросы. Вступать сейчас в дискуссии было бы весьма некстати.

Я не паниковал и не впадал в истерику, все еще считая происходящее вокруг неким фарсом или великолепным розыгрышем. Вот только мертвое тело, оставленное на поляне, заставляло верить, что все всерьез. Я же сам проверил пульс, юноша мертв!

Перпонше уже подавал мне камзол, помогая облачиться. Я положил все еще окровавленную рапиру на траву, и оделся. Костюм мой выглядел просто, но со вкусом: фиолетовый камзол, застегивающийся на одну пуговицу на груди с расширяющимися книзу полами, из под камзола Перпонше выпустил кружевной широкий воротник, простая перевязь из бычьей кожи, поверх длинный плащ, и, конечно, шляпа, украшенная плюмажем.

Мне бы зеркало, хотелось взглянуть на себя со стороны. Казалось, что с моим телом что-то не так, чувствовал я себя слегка необычно, словно стал чуть ниже ростом, но при этом моложе и ловчее, да и зрение улучшилось – я свободно мог разглядеть парящих в небесах птиц и прожилки на листьях деревьев… но не требовать же зеркало посреди леса…

Итак, если это все же историческая реконструкция, то весьма достоверная. Рапиру я вытер об траву и сунул в ножны, а Перпонше, тем временем, бесцеремонно обшарил вещи мертвого юноши, вытащив тощий кошелек и сунув к себе в карман, после чего отвязал одного из коней и придержал мне стремя, помогая подняться в седло.

– Ты что, мерзавец, грабишь его? – уточнил я.