Ну сколько можно было париться в этой чертовой сауне? Сколько можно было пить?!!

А без четверти час Катя внезапно вспомнила (точнее, ей вдруг ни с того ни с сего пригрезилось в горячке ожидания), что вроде бы именно сегодня Мещерский должен был лететь ночным рейсом в Улан-Удэ. Нет, кажется, в Уфу… А что, если они после этой бани… Да нет, такое только в кино бывает под Новый год!

Часы пробили час ночи. Сердце Кати от тревоги екнуло и шмякнулось в пятки. Заскулило там брошенным щенком. Скукожилось, стало маленьким-маленьким, злым-презлым. В два часа ночи это маленькое злое сердце стало требовать расправы и мести. «Ну, приди, ну, только явись, — шептала Катя, пиная ни в чем не повинные диванные подушки, жителей кресел — плюшевого медведя, игрушечного, набитого поролоном бегемота. — Только явись у меня, я тебе устрою именины сердца». Она толком не представляла себе эти самые «именины» — возбужденная фантазия рисовала что-то громкое, апокалиптическое, с криками «караул», звоном пощечин и битьем об пол посуды. Как вдруг полет фантазии прервал тихонький, аккуратный такой звоночек в дверь — динь-дон.

Катя фурией-мстительницей полетела по темному коридору. Щеки ее пылали. На глаза попался японский зонт Драгоценного, сиротливо висящий на вешалке. Ручка у него была что надо, увесистая. Она схватила его как боевую палицу, распахнула дверь — на лестничной клетке тоже было темно — и с размаха шлепнула зонтом по просунувшейся в дверь беспутной голове.

— Ой, мама родная, это кто меня? За что?

Голос был не Драгоценного, но очень знакомый. Катя щелкнула выключателем — на пороге в авангарде стоял маленький Сергей Мещерский, обеими руками он держался за ушибленную голову. Позади него, в арьергарде, маячила крупная фигура, подпиравшая могутным плечом стену, — муж, драгоценный муж, Вадим Кравченко.

— А вот и мы, — оповестил он.

— Вижу. Хороши. — Катя покрепче ухватила зонт.

— Это мы, Катюша. — Мещерский, несмотря на ушиб головы, преданно, виновато смотрел на Катю. — А за что ты меня, а? Мы ведь с Вадиком ни в чем.., это.., мы с ним ни вот на столечко. — Он показал на пальцах и сбился, запутался.

— Хороши, хороши гуси, — прошипела Катя. — На кого вы оба похожи?

— На кого? — удивился Мещерский, сделал шаг и едва не упал.

— Жена, — громко сказал Кравченко, делая широкий жест. — Это самое.., потом. Мы вот с Серегой, видишь?

— Я не слепая.

— Мы в сауне были. Парились. Потом у нас колесо спустило. Авария, понимаешь? Абермахт. Задержались.

— В сауне абермахт? — Катя попыталась захлопнуть у них перед носом дверь.

— Ш-ш-ш, тихо у меня. — Кравченко приподнял Мещерского и, как куколку-таран, двинул его вперед, тесня Катю. Силы были, естественно, не равны. Так они и просочились в квартиру.

— Ой, хорошо. Тепло. — Мещерский, которого снова поставили на ноги, казалось, был всем доволен, лепетал, отчего-то окая по-волжски. — Катюша, ты не сердись. Не сердись, а?

— Ты-то что тут делаешь? Ты ведь должен сегодня улетать.

— Я? Куда?

— На кудыкину гору!

— Катька, не волнуй мне кореша. — Кравченко попытался приобнять жену. Катя вырвалась.

— Обиделась. — Мещерский вздохнул. — На нас, Вадик, обиделась.

— На нас? А что мы сделали плохого? — Кравченко развел руками. — Эй, там.., ну ладно тебе.., полундра, а? Эй, на камбузе, ты нам кофе сваргань.

— Обойдетесь. — Катя ушла в комнату и захлопнула дверь. Разделась, нырнула в постель. Третий час ночи!

В кухне громыхали посудой. Кто-то ворчал, как медведь. Но тревога как-то вдруг растаяла сама собой. На душе отлегло. И злое-презлое сердце потихоньку смягчилось. «Дураки, какие же дураки оба», — уже почти сочувственно подумала Катя. И ощутила запах кофе. И уснула.

Пробудилась она, когда за окном было еще темно — в ноябре светает поздно. Встала и тихо прошла на кухню. Узрела эпическую картину: разоренный стол, давно остывшую кофеварку и два храпящих тела. Большое — Драгоценного, сложенное вчетверо на угловом кухонном диванчике, как на прокрустовом ложе. И маленькое — Мещерского, улиткой скрючившееся в принесенном из прихожей кресле. В головах Драгоценного была диванная подушка. Мещерский спал на том самом игрушечном поролоновом бегемоте.

Можно было бы, конечно, поступить благородно — простить их. Разбудить, растолкать, сунуть в руки чистые полотенца, отправить в душ, наградить с похмелья, с бодуна, такими специальными зелеными таблеточками из супермаркета, напоить кофе, накормить оладушками с клубничным джемом. Но все в душе Кати противилось такому всепрощению и малодушию. «Еще чего, — подумала она. — А то потом совсем на шею сядут. Подумают, что так и должно быть. В таких случаях надо сразу давать понять, кто в доме главный!»

Она быстро оделась и выскользнула из квартиры. Половина девятого. Отпуск. Куда податься с планами мести? Неужели кандехать на работу в пресс-центр ГУВД Московской области, где она, Катя, Екатерина Сергеевна Петровская-Кравченко, капитан милиции, трудилась на ниве криминальной хроники в качестве бессменного обозревателя? Но, находясь в отпуске, ехать на работу — это просто.., да это даже приличным словом назвать-то нельзя! Тогда куда же податься в такой ранний час? Да так, чтобы еще и месть осуществилась? Любимые магазины еще закрыты — рано. Кафе? А есть что-то поинтереснее кафешки?

И Катя решила отправиться спозаранку в салон красоты. В тот самый, в который она обычно ходила, — на Комсомольском проспекте, почти напротив хорошенькой такой, пряничного вида церквушки. Салон открывал свои сияющие гостеприимные двери с девяти. «Приведу себя в порядок по полной, — решила Катя. — Хоть целый день там сегодня проведу».

Время в таких райских местах, как 8РА и салоны красоты, течет медленно, сладко. Катя для начала попросила для себя увлажняющую релаксирующую маску на лицо. Потом отдала себя массажистке — ее ловкие руки размяли все косточки, взбили тело, как тесто. Катя наслаждалась каждым мгновением — вот жизнь. Кто-то приветливый и умелый из сил выбивается, старается сделать тебя красивой, согнать прочь лишний жирок, поставить надежный заслон из фруктовых кислот вечному врагу — целлюлиту.

— Катя, хотите попробовать обертывание? — ласково спросила знакомая косметичка по имени Эльвира, слывшая совершенно неземным существом — волшебницей, богиней.

— Хочу. — Катя плыла по медово-масляному морю БРА, источавшему аромат ванили и бергамота.

Сейчас она хотела всего и сразу — все равно ведь расплачиваться предстоит кредиткой Драгоценного. Вот и месть! Да еще какая, золотая!

В тепле она согрелась и едва не задремала.

— С волосами будете что-то делать? — ангельски прозвучал над ухом глас косметологини-богини. — Между прочим, сегодня Иннокентий работает. Вы его постоянная клиентка. А у него с утра в записи окно.