– Нет, решил, что не хочу больше напрягаться. По-русски читаю. Так что целый день – работа, перед сном – пятьдесят страниц книги, чтобы покрепче заснуть и во сне увидеть любимый город, где был так счастлив.

Надо же, и здесь совпали. Алексей вышел из машины, водитель достал из багажника чемодан и плащ. Алексей протянул руку для прощания. Ему очень хотелось, чтобы у мужчины всё сложилось.

– Удачи. От души, – произнес он просто, взял чемодан и пошёл к открывающимся дверям здания аэропорта.

Сколько таких историй повидал Алексей на своем эмигрантском пути. Когда рушились, казалось, счастливейшие пары! А как бы сложилось у него, если бы они приехали сюда с Ниной? Ведь она тоже бредила своей профессией, была театральным художником по костюмам и, несмотря на то что муж хорошо зарабатывал, дома и дня не сидела. Она не представляла жизни без своей работы. Нина тоже не смогла бы смириться с работой сиделки.

Тебя встретит Игорёк.

– Зоя, прекрати. Не смей отвлекать занятых людей…

Зоя не дала договорить:

– Где ты видишь занятых людей?! Занят Шура, всё так же горбатится на всю семью. Алешка, приедешь, сам всё увидишь. А этот хоть с дивана поднимется.

Алексея неприятно резануло «этот». Последнее время Зоя о внуках говорила исключительно «эти». «Эта опять поехала кататься на роликах», – так говорилось о Вике, дочке племянника Саши, причём, как понимал Алексей, «эта» Вика не была ни тунеядкой, ни паразиткой, а именно такими характеристиками награждался Игорек. Вика только закончила институт, и её сразу пригласили работать в крупную компанию. Девушка всего добивалась, похоже, сама, никто за неё не просил, за отметки не платил. Она вообще очень напоминала, по описаниям, его старшую, Татьяну. Такая же целеустремленная, словно цельнометаллическая. Правда, Татьяна старше на десять лет, неизвестно, что с Викой станет через эти годы и как изменится её характер. Но в любом случае, она ровесница его младшей – Альки. И каждый раз, слушая Зоины рассказы, он испытывал легкий укол зависти. Эта московская «паразитка» уже и институт закончила, и на работу устроилась. А его Алька сначала играла в индейцев, потом какое-то время плотно дружила с готами, а сейчас просто стала официанткой в кафе и утверждает, что её всё в этой жизни устраивает. Самое страшное, что окружение Алексея не понимало его переживаний. «Ну, если она может с этим жить? Главное, чтобы она была счастлива!» Да разве может быть счастлива официантка, вечно протирающая столы и приносящая пиво подвыпившим немцам?! Алексей не понимал этого и опять маялся сомнениями, а правильную ли жизнь он выбрал своим дочерям, а что бы с ними стало, если бы они не уехали? Ведь Алька пошла в Нину, она с детства прекрасно рисовала и какие уникальные костюмы мастерила своим индейцам! Сколько выдумки, сколько фантазии! Потом в её жизни победил чёрный цвет, индейцы были заброшены и свалены в келлер; ну, а потом просто пришли лень и убеждённость, что надрываться не стоит, человеку для жизни нужно очень мало: пара брюк и рубашек, чипсы и банка пива, ещё пачка сигарет. Ну и компания таких же инфантильных приятелей.

Вика, по рассказам Зои, вызывала в Алексее нескончаемое уважение. Труженица, всего добилась сама, идёт к поставленной цели. Все её недостатки сводились к тому, что уж больно она походила на свою мать.

Претензии же к Игорю в семье были обоснованными. Парень нигде не учился, не работал. В свои девятнадцать лет умудрился бросить учёбу в двух институтах.

– Алеша, это сущий дьявол, – рыдала в очередной раз в телефонную трубку Зоя.

– Не передёргивай. Он же не делает ничего плохого.

– Так он и хорошего не делает. Саню когда-нибудь хватит удар от этих детей. Мужику полтинник, и так вся жизнь расползлась. Алеша, приезжай, прошу тебя, я тоже не выдерживаю.

Это «не выдерживаю» длилось достаточно долго, Алексей расстраивался, но что тут сделаешь, что он может из своей Германии, но вот с полгода назад сестра вдруг безо всяких истерик и совершенно спокойно произнесла:

– Меня выживают из дома. Наверное, поеду обратно к подруге в Ахтубинск, помнишь, к Любе, Соломон умер, как-нибудь старость вместе коротать станем, я за ней и поухаживаю, своих детей ей Бог не дал. Оно, может, и к лучшему, Господи, прости, хорошо, что Вася не дожил, от этого кошмара бы умер. Тут бумаги его недавно разбирала, стихотворение его нашла, я его раньше не видела, вот, послушай.

Алексей терпеливо ждал, слушая, как сестра надевает очки, шелестит бумагами. Он узнал, что Василий пишет стихи, когда они приезжали к нему в Дуйсбург пять лет назад. Раньше Алексею и в голову бы не пришло. Воспринимал зятя как хорошего мастерового мужика, порядочного человека; знал, что тот боготворит Зою, всегда был ему за это благодарен. А тут Василий раскрылся совсем с другой стороны, читал ему в основном о природе.

– Вот, слушай, – Зоя прокашлялась.

Давайте радоваться жизни,

Какой она бы ни была,

В дороговизне ль, в дешевизне

Всегда нас упрекнёт молва.

Давайте сердцем править кисти

Пред тем, как рисовать узор.

И от друзей не прятать мысли,

Не разжигать беды костер.

Давайте жизнью восхищаться,

Сложна ль она или проста,

Давайте искренне стараться

Быть верным жизни до конца.

– И вот получается, я его подвожу, – совершенно спокойно продолжила Зоя, – не исполняю его заветов. Нет, Лёшенька, так дело не пойдет.

Этого уже Алексей вынести не мог, он принял, наконец, решение лететь в Москву. Слишком много в его жизни было плохого, слишком часто он принимал удары судьбы. Из любого виража нужно выходить по спирали, он уже это понял. Стремительные взлеты ни к чему хорошему не приводят, только падаешь с новых высот ещё быстрее. И ударяешься больнее. Причём если в молодости это просто удары и синяки, то чем дальше по жизни, тем легче эти удары могут перерасти в переломы, требующие не просто времени на восстановление, но и сложных хирургических вмешательств.

Да, к своим практически шестидесяти годам Алексей стал философом, мог бы книги писать по психологии. Мог бы лекции читать, только кому это нужно. Да и не его это всё. Вот даже правильный совет паникерше-сестре и то выдать не может.

– Зоя, не сгущай краски. Зоя, поводов для депрессий никаких.

И дальше опять верещание сестры в трубке. И обязательно со слезами в конце разговора: «Вот если бы был жив Васенька».

Алексей не мог этого слышать, он тут же закруглял разговор, ссылаясь на занятость, практически швырял трубку. Потом долго ходил вокруг рабочего стола, смотрел на прикреплённый чертёж, ничего в нём не понимая, тёр рубашку в том месте, где, по идее, находилось сердце, всё размышляя о своей сестре: «Курица. И мозги куриные. Всё же так просто. Ну почему она ничего не видит? Всё же элементарно».

После очередного сложного разговора и потока слёз он решил ехать.