Выбор. Что значит «выбор»? Конечно, хочется, чтобы спросили, чтобы пожалели, по голове погладили, прижались так, как тогда, когда дочери были маленькими. Но он же, черт побери, спрашивает, как их дела! Правда, в ответ получает дежурную улыбку с коротким «о'к»!

А вот Зоя, она спрашивает:

– Сколько ты уже сеансов сделал? И каждый раз с иголками? А не вредно так часто? Но хоть какие-то улучшения есть?

– Да кто его знает. Вроде забудусь – и ничего. А как подумаю, опять ноет.

– Так ты не думай.

– Так я стараюсь.

– Как Аля, Таня?

– Вот и я бы хотел знать, как они, – Алексей уже успокоился, он мог нормально отвечать на вопросы.

– Что, не разговаривают?!

– Да я их не вижу, ты же знаешь, у каждой своя жизнь. Всё что-то доказывают сами себе.

– А ты не расстраивайся. Сам знаешь, все болезни от нервов. Если бы я на «этих» внимание обращала, давно бы уже в могиле сидела.

– Ты что, мусульманин?

Зоя на какое-то время прервала монолог:

– Почему?

– Потому что это они своих сидя хоронят.

– Да типун тебе, Лёшка, на язык. Нет, ты только послушай…

Всё, можно отключаться. Минут двадцать Зоя взахлёб будет рассказывать про «этих», каждый раз давая им разные замечательные определения. Самым любимым было «засранцы».

– Нет, представляешь, засранка какая. Знаешь, сколько у нее серёжек? Лавку можно ювелирную открывать!

– Такты попробуй, всё будет чем заняться, – вставлял Алексей.

Зоя на том конце слегка поперхнулась:

– Тьфу на тебя, ты меня не слушаешь! – и Зоя вдохновенно продолжала ругать своё окружение.

Алексей давно уже понял: спорить бесполезно, это никому не нужно, сестре под семьдесят. Её поздно воспитывать, её нужно поддерживать. Что он может для неё сделать? У неё, похоже, есть всё, хотя она в этом и сомневается. Но он может её слушать. Делать то, чего не делает никто из её окружения: ни паразиты, ни дармоеды, ни засранцы. Им лень выслушать бабку, покивать головой, повздыхать. Ну что, жалко им, что ли? А главное, кругом одно и то же. И в их чистоплюйском Дуйсбурге, и в неприбранной Москве. Людям наплевать друг на друга. Перестали жить чувствами, идёт гонка на выживание, на выколачивание из жизни средств; постоянный марафон – кто первый.

Зоя осталась единственным родным человеком. А может, он себе всё это придумал. Ведь они не виделись чёрт знает сколько лет. И потом, когда они жили вместе, они же никогда толком не дружили. Да нет, не то. Это он не дружил. Зоя дружила всегда. Синдром старшей сестры.

Алеша родился практически сразу после войны. Отец, вернувшийся с фронта, так толком и не смог оправиться от ранений. Он умер, когда Алеше было два года. Он потом всё пытался вспомнить отца, какой он был, но из воспоминаний он был стёрт начисто.

– А нечего вспоминать-то, – потом уже как-то рассказала Зоя, – пил по-чёрному, за матерью гонялся – контуженый, одно слово.

Так и получилось по жизни, что отца у Алешки как будто никогда не было, а вот мамы целых две. И Зойка – или, как он называл её с детства, Зайка – была всегда ближе. Разница в возрасте давала ей много прав. Десять лет – это вам не шутка. Понятное дело, она переживала за брата – на её взгляд, его жизнь не сложилась. Ведь что значит хорошая судьба: это когда семья, работа, достаток. У Алексея не было главного – семьи.

Вокруг – да, много женщин, и вон соседка, Сиси, не против отношений с ним. Он же видит, как она ему улыбается. Недавно, приехав после работы, парковал у дома машину, она от своей тащит пачку плитки керамической. Ведь неподъёмная же. По привычке сначала ринулся помочь, потом сам себя остановил, нельзя, ни в коем случае, а то подумает, что он её унижает. Да чем?! Тем, что надорваться не позволяет. За восемнадцать лет никак не привыкнет к такому раскладу вещей.

За день до поездки позвонил дочерям; Алька, как часто бывало, даже не стала говорить:

– Einen Monat?! О Got! Was darfst du dort finden, in diesen scheisen Russland.

– Das ist meine Heimet. Und deine auch.[2]

Бесполезный разговор. Таня была на переговорах.

И Алексей зашёл в соседнюю пивную как-то скоротать вечерок. Он очень нервничал, столько лет не был на родине, уезжал ещё из Советского Союза, аккурат в год развала, теперь и страны такой больше нет. Как-то его встретит эта самая Россия?

В пивной народу уже было полно, Алексей занял угловой столик за большой деревянной колонной и сразу же кивнул официанту, показывая, что ему, как всегда, бокал «тёмного».

Этого ещё не хватало – практически рядом, за соседним столиком, восседала Сиси с подружками. Как ни странно, соседка его не заметила, а Алексею было слышно каждое слово. Прямо как в нашей сказке – «три девицы под окном». Сиси как-то приглашала Алексея по-соседски на чашечку кофе, а может, и не по-соседски, но она рассказывала о так называемых «штаммтышах» с подружками. Это когда за подружками закреплялся столик, и раз в месяц они имели возможность за кружечкой пива обсудить свои девичьи проблемы. Обычное для Германии дело. И немецкие приятели Алексея так собирались, сам он в таких мероприятиях участия не принимал, но традиция хорошая, почему нет?

Вместе с кофе в тот вечерок они уговорили бутылочку ликера, Сиси разоткровенничалась, но рассказывала в основном о проблемах своих подружек – Кристель и Уты. По описаниям Сиси, Алексей легко опознал молодых женщин. Всё ясно, в желтой майке – это как раз Кристель, которая с тяжёлой жизненной ситуацией. Понятно, а та, которая смеется, как горгона, стало быть – Ута, вроде бы парикмахерша.

Сиси, как всегда, с поджатыми губами. Очки в роговой оправе. Неужели она не понимает, что эти жутковатые очки только добавляют ей возраста? Или всё-таки их общий ценз в пятьдесят семь лет виден и без очков и несмотря ни на какие улыбки? Извечные чёрные брюки, правда, новый джинсовый пиджак. Алексей его раньше не видел, хотя они встречаются у своих машин каждое утро; понятно, Сиси хотела чем-нибудь поразить воображение подружек. Ну что ж, новый пиджак ей действительно шел. А куда ей ещё наряжаться? Наверное, эти ежемесячные посиделки втроём единственное, что у неё осталось? Хотя Сиси никогда в этом не сознается.

– Кристель, ты опять в своей любимой майке? Жёлтая, как цыпленок!

«Сиси могла бы и промолчать», – подумал Алексей.

Ута приобняла подругу и прижалась поочередно к обеим щекам.

– О! Зато новые духи? Что это?

– «Хлое»! Как же ты не узнала? И, кстати, на мне новый жилет.

– Прости, не увидела. Но он же опять синий! – Ута с трудом втиснулась в своё кресло. – И как у них тут мало места. Только не говорите мне, что я поправилась. Нет, нет и нет! Вы видите на мне эту юбку? – она попыталась привстать. – Я не влезала в неё года два.