Как бы то ни было, ей всегда легко удавалось избавиться от надоедливого мужского внимания. Но не сегодня. Она чувствовала его взгляд, и ей почему-то было по себе.

Она снова пала жертвой своей беззащитности. Но почему? Ведь в свое время она получила прививку от мужчин и их взглядов, разрушающих чужие жизни.

Но именно таким и был этот мужчина: опасно красивым, большим, сильным. Он явно не брился несколько дней, волосы просто расчесал пальцами, но все же… его впалые скулы и черные брови были прекрасны. В его взгляде читалась беззастенчивая мужественность.

В его черных глазах горело незамаскированное желание. Возможно ли, что он заранее знал, какое впечатление произведет на нее? Глаза его надменно сощурились, а в уголках рта блуждала самодовольная ухмылка.

Она не могла отвести глаз от его чувственных губ и четко очерченного подбородка.

Когда он заговорил, голос его звучал низко и глухо:

— Скажите мне, что вам нужно. Я к вашим услугам.

Ее тело вновь окатила волна жара. Боже, пусть он подумает, что ее соски затвердели от холода. Ведь именно он был причиной всепоглощающего возбуждения.

Она отступила на шаг, пытаясь уйти из зоны воздействия его агрессивно сексуальной ауры, и чуть не упала в бассейн.

Он поймал Калли за руку. Этот рыцарский жест парализовал ее. Что же происходит?

Она попыталась поднять подбородок и посмотреть на него сверху вниз.

— Отпустите меня.

В его взгляде промелькнуло удивление.

— Так вы этого хотите? — Он подождал секунду, затем опустил свои руки и выпрямился. — Идите осторожнее.

Сердце Калли стучало так сильно, что ей хотелось изо всех сил прижать руки к груди и успокоить его. Вместо этого она сжала руки в кулаки и сглотнула, чтобы избавиться от сухости во рту.

— У вас странный акцент, — произнесла она, пытаясь создать между ними дистанцию. Что-то в его голосе вызывало у нее беспокойство и опасение. — Откуда вы?

Его лицо приняло бесстрастное выражение. Что явно означало, что он говорил неправду, когда сказал:

— Я родом отсюда.

— Из Греции или с этого острова? — Она знала большинство местных если не по имени, то хотя бы в лицо. — Я не узнаю вас. Как вас зовут?

Что-то странное промелькнуло в его взгляде. Досада?

— Ставрос. Я жил за границей с двенадцатилетнего возраста. Я вернулся в Грецию, чтобы поработать в отпуске.

Она могла бы придраться к неназванной им фамилии, если бы она вдруг не поняла, откуда у него был этот акцент.

— Вы американец, — сказала она и про себя добавила: «В отпуске».

Кровь застыла в ее жилах. Нет! Никогда больше она этого не допустит! Не важно, что он так красив!

Как будто услышав обвинение в ее голосе, он откинул голову назад и сказал оскорбленным тоном:

— Я грек!

Калли знала, что всему виной ее предубеждение, скорее мнимое, чем реальное. Ей вполне доставляло удовольствие болтать с американскими семейными парами или с любой американской женщиной. Она хотела уехать в Америку. В Нью-Йорк, чтобы быть точной.

Кого она действительно презирала, так это мужчин, считавших, что местные женщины годятся только для развлечений. Не важно, откуда они приезжали сюда. Приезжали и творили что им заблагорассудится. Ее сердце кровоточило до сих пор в доказательство этого.

Так случилось, что мужчина, который лишил ее всего, в том числе и репутации, был американцем. Американец — вот в чем была вина и того, кто стоял сейчас перед ней.

— Вы здесь для того, чтобы сделать ремонт в бассейне, — резко произнесла она. — У вас только две недели. Лучше будет, если вы займетесь своим делом немедленно.

Наступил третий день. Ставрос был раздражен. Он прилежно работал, но работа не доставляла ему удовольствия. Десять часов он разбивал кафель кувалдой и вывозил осколки на тачке. Затем он обменялся несколькими эсэмэсками с Антонио. Компания его друга занималась в том числе и строительством самых высоких зданий в мире.

«Я могу использовать отбойный молоток?» Далее следовало фото.

«Я не стал бы. Это может нарушить целостность бассейна».

У Ставроса все равно не было денег, чтобы арендовать отбойный молоток. Он бы арендовал автомобиль, но не молоток. Сегодня утром он проехал какой-то отрезок пути автостопом на грузовике, перевозящем кофе, а дальше шел пешком до места работы. Что себе думал Себастьен, придумывая задание? Что именно Ставрос должен был вынести из этого урока?

Но нет, это был не урок! Это была очень тяжелая работа. И эта женщина! Он хотел ее.

— Калли, — сухо ответила она, когда он спросил ее имя. Она показала ему плитки, которые треснули из-за корней дерева. Поскольку и эти плитки, и это дерево предстояло удалить, хозяева переделывали всю зону вокруг бассейна. Точнее, он переделывал.

Он зашла в дом. Периодически ее силуэт мелькал за прикрытой дверью, слышно было, как она говорит по телефону. В какой-то момент она начала готовить еду, аромат которой только раззадорил его голод.

В первый вечер он хорошо поел, но потом, подсчитав расходы, понял, что экономнее будет делать бутерброды самому. Поэтому запах орегано и чеснока, ягнятины и перца просто сводил его с ума.

Для кого она готовила? Было десять часов утра, кроме них, никого в доме не было. Даже того мужчины, который упрятал ее на острове в Эгейском море. Предположительно, женатого мужчины.

Ставрос не мог заставить себя перестать думать о ее мужчине. Или о том, как она выглядела, когда, как богиня, поднялась из воды. Физическое притяжение, которое он испытал в тот момент, было ему ранее неизвестно. Он чувствовал, что ему надо подойти ближе и дотронуться до нее. Его тело все зудело от желания.

Но она хотела убить его на месте за то, что он был американец.

Это было как пощечина, в том числе и потому, что большую часть своей жизни он пытался определить, кто он все-таки был. А именно с тех пор, как его дед выдернул его с этого райского острова и поселил на острове из бетона, именуемом Манхэттен.

Он всегда был чересчур греком, по мнению его деда, и недостаточно греком, по его собственному мнению. А тут еще и Калли уколола его в больное место.

Это заставило его еще раз вспомнить тот момент, когда она открылась ему, что хочет его. Женщина и мужчина, все остальное не имело значения, прежде всего тот, кому она принадлежала в данный момент.

Он не испытывал бессильной ярости, как в первое время после переезда в Нью-Йорк, когда ему пришлось жить так, как он не хотел. И в первый раз в своей жизни он хотел что-то доказать женщине. Заставить ее признать, что между ними проскочила искра.

Он хотел схватить ее за руки и начать целовать ее, пока она не уступила бы его натиску, показать ей…