class="z1" alt="" src="images/sgstus_004.png"/>

Это было в Антверпене. Мы бродили по старому фламандскому городу и говорили о Тиле Уленшпигеле. Я вспомнил любимые строчки Багрицкого и прочел их в одном из переулков к удивлению антверпенских прохожих:

Я — Уленшпигель. Нет такой деревни,

Где б не был я, нет города такого,

Чьи площади не слышали б меня.

И пепел Клааса стучится в сердце,

И в меру стуку этому протяжно

Я распеваю песни…

К сожалению, никто из антверпенцев не знал имени не только Багрицкого, но и Шарля де Костера. А наши попытки выяснить их отношение к подвигам древних гезов и пеплу Клааса кончились безрезультатно, вызвав только настороженное внимание бравого усатого полицейского в каске.

Нет… видимо, пепел Клааса не стучал больше в сердце мирных бюргеров Антверпена, старого города Анвера.

Только вчера мы были в Брюсселе. На подступах к бельгийской столице у бывшего лагеря смерти Брендонг нас встретил огромный чугунный монумент — человек, сбросивший цепи, встающий с колен, в неудержимом порыве устремился вперед, к свободе.

…Город дышал воздухом истории. Соборы. Музеи. Древние седые дома. Белое. Черное. Тускло-золотое. И современность врывалась в эту старину. И памятники перекликались через века на площадях старого города.

XVI век. Национальные герои Эгмонт и Горн. Суровые, величественные лица.

Бронза, серебро, золото Собора святой Гудулы и Королевского дворца. Совсем недавно король Бодуэн торжественно ввел сюда новую бельгийскую королеву Фабиолу, принцессу испанской крови, ревностную католичку, приятельницу самого каудильо Франко. Десятки королей и принцев сопровождали парадный кортеж… Бриллианты. Жемчуга. Золотые диадемы. Это было в дни, когда потоки крови лились в Конго, в бывших владениях короля Леопольда, прадеда молодоженов. В свадебный маршрут не входили шахты Боринажа, где голодали тысячи бастующих шахтеров. Свадебный кортеж, не останавливаясь, проехал мимо памятников борцам Сопротивления. В королевский маршрут не входила и небольшая старинная площадь, на которой высился небогатый дом с облупившейся штукатуркой. Сто четырнадцать лет тому назад здесь жил гражданин Карл Маркс. Здесь он закончил Манифест, открывший новую эру в истории человечества, здесь были и написаны слова, прогремевшие на весь мир.

«Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма…«…В 1948 году, незадолго до своей смерти, парижский профессор Эдгар Лонге, внук Карла Маркса, проникновенно рассказывал мне о том, как дед познакомил его с русскими буквами и как через много лет он впервые прочитал по-русски эти великие слова:

«Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма…» Профессор тогда только что посетил Брюссель и с сожалением заметил, что на доме, где жил Маркс, нет даже памятной доски… Выветрился дух вольных гезов, потомков Тиля Уленшпигеля.

…Совсем неподалеку от Брюсселя, в историческом городе Малине, нас угостили «концертом колоколов» знаменитого малинского собора. Этого не забыть никогда. Небольшие чистенькие дома с яркими красными наличниками. Высокая башня с решетчатыми окнами, уходящая в темно-серое небо. Необыкновенная тишина. И… прелюдия Рахманинова. А потом Бетховен. Вагнер. Брамс. Шопен. Римский-Корсаков. Чайковский. И… Гимн Советского Союза, исполняемый на сорока девяти колоколах. В старинном городе Малине. В двадцати километрах от Брюсселя, от роскошного дворца Бодуэна и Фабиолы и в нескольких десятках километров от Ватерлоо…

А потом мы вернулись в Антверпен.

На центральных улицах царило оживление. Последние предпасхальные дни. Святая неделя. В окнах магазинов целые пирамиды затейливо раскрашенных яиц. В витринах универмагов пестрые ткани. Манекены с необычайными прическами, раскрашенными во все цвета радуги. За стеклом огромного ателье нескончаемой вереницей проходят манекенщицы, сменяя один модный туалет за другим. Они тоже мало похожи на нашу старую приятельницу, голубоглазую Нёле, верную подругу Тиля. У витрин толпа. А в магазинах пусто. Видно, не так легко достаются обитателям города бельгийские франки.

Чинной походкой шествует целая стайка учениц католической монастырской школы имени святой Урсулы. Учительницы-монахини с сухими пергаментными лицами, в строгих черных платьях, оттеняющих белизну пышных головных уборов, увенчанных накрахмаленными крыльями вразлет, стараются уберечь своих воспитанниц от нескромного взора прохожих. Аббаты в черных сутанах с крестами. Многие из них — упитанные, краснощекие, с изрядными брюшками.

Советские гости мало интересуют их.

Мы движемся к порту. Воздух пахнет солью, водорослями, нефтью. И дешевой косметикой.

Многочисленные кафе в портовых улицах и узких переулках. Слышится веселая музыка. Топот танцоров. Из одного кафе в другое перебегает целый замаскированный карнавал. Пьяные апостолы. Дьяволы. Ангелы и чертенята. Ничего не поделаешь, святая неделя.

А в переулке, выходящем к морю, рядом с церковью святой Урсулы, куда монашенки ведут своих учениц, расположены кельи совсем иного порядка. У открытых дверей или окон сидят толстые и изможденные и совсем юные девицы. Они окидывают вас томными и откровенными взорами. Они нечаянно приоткрывают свои кричаще пестрые халаты… О святые девы, скорее уведите отсюда своих урсулинок. Порок соблазнителен…

…Так мы и не встретили в городе ни одного Тиля Уленшпигеля…

И вдруг в самом порту, на причале, нас окружили грузчики. Они были в брезентовых, измазанных дегтем робах. Разгоряченные лица покрыты густой цементной пылью и мокры от пота. Они молча, жадно смотрели на нас.

— Моску… Карошо, — сказал широкоплечий немолодой грузчик с резкими чертами лица. Этим, видимо, исчерпался весь запас его русских слов, и он только покачивал головой в знак привета.

Мы ничего не спрашивали у них о Шарле де Костере. Они говорили по-фламандски и плохо понимали французский язык. Откуда-то сбоку появились три ажана и демонстративно прошли между нами и грузчиками. Уже потом, из газет, мы узнали, что в тот день докеры отказались грузить оружие в Африку и полицейские патрули в порту были усилены.

Из группы грузчиков вынырнул совсем молодой парень. Он был полуобнажен, мускулист. Юноша быстро подошел ко мне и сунул в руку какой-то предмет, завернутый в промасленную тряпку.

— Сувенир, — сказал он чуть слышно.

В этот момент вернулись полицейские, и я не мог рассмотреть подарок. Полицейские оттеснили грузчиков и хмуро попросили нас подняться к себе на теплоход.

Я не мог ничем отблагодарить юношу за подарок и старика за добрые слова. Но на теплоходе у меня была модель спутника. Над блестящим никелевым земным полушарием на тонком штырьке вздымался выточенный деревянный шарик. На цоколе надпись: «Paix. Мир». Я поспешил в каюту, достал модель и выбежал на палубу. Грузчики молча, плечо к плечу, стояли у самого края причала. Я показал им модель и швырнул ее через борт. Старик ловко подхватил ее на лету.

Все взволнованно стали рассматривать сувенир. Опять показались полицейские. И вдруг головка спутника соскочила со штырька и покатилась к стенке