В конце концов, здесь, дома, в столице Норвегии, он чувствовал себя не лучше, чем тот человек с одним легким. Здесь было достаточно воздуха, здесь было солнце над фиордом и скалами. Но посреди всего этого великолепия повсюду кишели люди с их обывательскими интересами.

Высокий врач продолжал свой путь по городу и, наконец, вошел в Театральное кафе. Он заказал чашку кофе и газету. Кофе показался ему достаточно крепким, но газета угнетала политикой, финансовыми процессами, ненужными концертами. Крупные заголовки, мелкие события – все наводило на него тоску своим мещанским благополучием.

Он отбросил газету. Заплатил и вышел. Та чудесная, полная богатырских сил страна, что называется Норвегией, задыхается под гнетом лицемерной действительности. Она носит на челе знак приключений, но их давно уже нет в ее жизни.

Он медленно пошел по направлению к Дворцовому холму. Воздух словно пел в ушах. Сильнее, чем когда-либо, он ощущал чей-то зов. Словно какое-то нетерпение свербело под его кожей. Он ясно чувствовал, что снова наступает время уехать далеко, далеко отсюда. Это чувство уверенности, не раз приходившее к нему в течение богатой событиями жизни, охватило его на миг с такой силой, что он уже ожидал чего-то необычайного, что должно произойти здесь, между деревьями Дворцового парка. Но так как ничего не случилось, он ускорил шаги, и через несколько минут большие чугунные ворота его жилища в квартале Гомансбюен с шумом захлопнулись за ним.

Стоя в маленьком саду, он с удивлением посмотрел вокруг себя. Ему показалось, что сад странным образом встрепенулся и ожил. У стены стоял бюст человека с широким лицом и опущенными веками. Казалось, большое лицо улыбалось ему.

– Ну, Иене, – сказал он старому матросу, встретившему его в холле, – что новенького?

Старик покачал головой.

Доктор почувствовал почти разочарование. Итак, на этот раз инстинкт обманул его.

– В вашей рабочей комнате лежит несколько писем, – промолвил достойный фактотум и принялся за чистку медных прутьев перед окнами.

Доктор сейчас же поспешил в «святая святых». На письменном столе, под бронзовым кулаком, лежало толстое письмо, имевшее такой вид, словно оно прошло множество почтовых испытаний. Конверт был истрепан и покрыт пятнами. Ряд штемпелеванных марок указывал на то, что письмо пришло из Асунсиона, столицы Парагвая. Непохоже было, чтобы доктор спешил открыть это письмо. Он взвесил его на руке с выражением напряженного любопытства в глазах. Там, внутри большого грязного конверта, дремало приключение. Он не ошибся.

– Паквай, – пробормотал он, завидев крупные беспомощные буквы.

Адрес, впрочем, был достаточно ясно написан. Он гласил:

Д-ру Йонасу Фиэлъду.

Христиания.

Норвегия.

Письмо Паквая было просто и кратко. Он рассказывал о том, как во время поездки на север, в малоисследованные местности, он встретил умиравшего человека, назвавшегося профессором патологии Лимского университета. Этот профессор был так близок к смерти, что на пространные объяснения не хватило времени. Но умирающий француз поручил Пакваю передать находящиеся при нем бумаги какому-нибудь смелому и энергичному ученому, который бы захотел продолжать опасные и необычайно интересные исследования, о которых сообщал дневник профессора.

Несмотря на то, что Паквай не имеет понятия о содержании дневника, написанного по-французски, он все же убежден, что речь идет о чем-то совершенно особенном. Поэтому Паквай думает, что это дело заинтересует великого господина и друга. И Паквай надеется, что его друг совершит путешествие через великое море и что документы попадут в его руки. Если же дело потребует экспедиции в Перу или Боливию, то Паквай находится в его распоряжении и будет ожидать приказаний своего друга и господина у их общей приятельницы, донны Франчески, которая с мужем проживает в Буэнос-Айресе, все в том же месте, у Палерм-Парка.

Таково было в основных чертах содержание письма Паквая. Присланное завещание, по-видимому, было в полном порядке, составлено римским адвокатом и подписано надлежащими свидетелями. Оно гласило, что все имущество Раймонда Сен-Клэра, движимое и недвижимое, должно перейти после его смерти к его единственной внучке, Инес Сен-Клэр. Кроме этого, завещание содержало точное описание имущества Сен-Клэра. Состояние, хотя и небольшое, все же вполне обеспечивало юность Инес Сен-Клэр и давало ей возможность заняться, чем она захочет, и спокойно закончить образование. Недвижимость состояла из небольшого летнего домика-бунгало в окрестностях Лимы, а деньги и ценные бумаги находились в парижском отделении «Лионского Кредита».

Ионас Фиэльд записал адрес молодой девушки в Лиме и имя адвоката, назначенного исполнителем завещания.

Затем он принялся за чтение дневника. Дневник был написан лапидарным стилем, указывающим, что у автора не было времени на подробности и на красноречивые описания природы.

Он обрывался приблизительно за три месяца до смерти профессора.

То был знаменательный день в доме Фиэльда.

Когда Катарина Фиэльд вернулась с покупками из города, она нашла мужа в том состоянии отчуждения, которого она всегда боялась. Он сидел с блестящими глазами, склонившись над какими-то пожелтевшими бумагами. Он отказался от обеда – нет, ему не хочется есть, – снял трубку телефона, и даже малютка Ионас должен был безуспешно удалиться, так как застал отца углубившимся в чтение тонкой книги в кожаном переплете, которая имела такой вид, словно долго пролежала в кофейной гуще.

Так прошло несколько часов. Перед ним были бесшумно поставлены бутерброды. Он не притронулся к ним. Только когда часы пробили полночь, Ионас Фиэльд вскочил со стула и огляделся с таким выражением, какое бывает у человека, внезапно очнувшегося от странного сна. Он заметил бутерброды и поспешно съел их, запивая пивом из бутылки, поставленной рядом.

Но все это он проделал совершенно машинально. Он был весь полон тем, что прочитал. Фиэльд рассеянно и удивленно смотрел на окружающие его предметы, словно он испытывал некоторое разочарование по поводу того, что его тело находится в большом кресле кабинета в Христиании, в то время как его дух живет в голубых горах Кордильер.

«Изумительно, – подумал он, – изумительно…»

Дверь тихонько отворилась, и Катарина Фиэльд вошла в комнату. Красивая, представительная женщина, на лице которой годы, казалось, не оставили никакого следа, приветливо улыбалась, но голос ее чуть заметно дрожал, когда она обратилась к мужу.

– Ну, Ионас, что случилось? У тебя такой вид, словно ты только что упал с луны на землю.

Высокий доктор посмотрел на нее каким-то странным, словно невидящим взором. Появление жены нарушило строй его мыслей. Чуть заметная морщина неудовольствия появилась было на лбу, но тотчас исчезла.

– Милая Катарина, – сказал он нежно, – это нечто замечательное…