Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посему, втайне от отцов-командиров, решил Одиссей готовить в дальнюю дорогу свои древние (но отнюдь не ветхие) «жигули». И ехать самостоятельно — во-первых, реальная экономия валюты, во-вторых — никто в шею не гонит и думать не мешает. Захотел — остановился, захотел — отаборился в каком-нибудь любопытном местечке; сам себе хозяин! Да и некоторые поручения генерала требовалось выполнить без лишних глаз и ушей…
Знающие люди, надо сказать прямо, ему говорили, что за Буг его на старых советских номерах (тех ещё, семидесятых годов, с белыми буквами и цифрами на чёрном фоне) не пустят — но он, помня, как то же самое ему твердили «знатоки» в две тысячи первом году, а он, тем не менее, спокойно на этих номерах проехал всю Польшу и половину Германии — решил этими досужими байками пренебречь. Как выяснилось — зря!
Упрямство и самонадеянность будет стоить ему семьсот вёрст лишнего пробега, двух календарных суток времени и весьма существенных финансовых потерь. Что ж, за всё в этой жизни нужно платить… Самое неприятное в этой истории с «повротем» — что любимая супруга, насмешливо глянув в его виноватые глаза, будет иметь полное право сказать «Я так и знала!»
Поначалу о том, что он поедет в Европу на древней «жигуличке», вообще не шло и речи. «На этом шарабане!?!?» Но после того, как ему удалось вполне успешно скатать супругу с детьми сначала в Гродненскую область — посмотреть Мирский замок и резиденцию Радзивиллов в Несвиже, а потом и в Жировичи, глянуть на чудотворную икону — его решение пробежаться по Польше и Словакии на первенце Волжского автозавода уже не вызывало такого резкого неприятия. Ну а обещание привезти из дальних стран что-нибудь чудесное и удивительное (хотя чем можно удивить бывшую жительницу федеративной Германии, в бытность свою должностным лицом германской контрразведки изрядно повидавшей мир — Бог весть…) — окончательно убедило супругу дать «добро» на эту поездку — хотя не без изрядной доли ироничных сомнений, напоследок обильно высказанных вслух. И теперь ему не отвертеться от торжествующего «Я так и знала!», придётся терпеть весьма ядовитую иронию любимой супруги — благо, всего несколько часов…
Ладно, это всё дела житейские. Послезавтра, с новыми номерами, он вновь предпримет штурм границы — на этот раз, даст Бог, вполне успешный. И на следующей неделе ему удастся попасть в Банска-Бистрицу — где в архиве музея Словацкого национального восстания тамошние работницы нашли для него несколько документов, касающихся участия героя его будущей книги в боях в Северной Словакии, о гибели его отряда и о том, как ему в январе сорок пятого удалось найти группу парашютистов, уцелевших после ноябрьского разгрома. А ради такого не грех и отмахать две тысячи вёрст!
* * *
— Как думаешь, Левченко, пожары эти — когда закончатся? Август на исходе, а дышать по-прежнему нечем…
Пполковник пожал плечами.
— Как погода… Я на пожарников и прочих «тоже спасателей» не надеюсь, только на промысел Господний. Случатся в сентябре дожди — пожары кончатся, не будет дождей — выгорит пол-России… Как-то так.
Генерал кивнул.
— Вот и я так думаю… Новый Лесной кодекс — весь в угоду частнику составлен, да только не подумали его создатели про пожары… Эффективные менеджеры, холера им в бок! Спалят всю страну — а потом начнут, как обычно, ордена друг другу вешать. Паскудно всё это, Дмитрий свет Евгеньевич, аж с души воротит… — И Калюжный с досады сплюнул. А затем, вздохнув, добавил: — Когда уже в России нормальная власть появится — ума не приложу…
Левченко хмыкнул.
— Да я что-то нормальной и не припомню… Брежнев со старцами своими в Афган нас вогнал, Горбатый коммунизм всё пытался разрушить — а в итоге Союз развалил, Ельцин демократию затеялся ввести — не смысля в ней ни уха, ни рыла. Нынешние оба-два — вообще, не пойми, что за пассажиры, и чего от них ждать… — Ничего хорошего я от них не жду, Левченко. Шибко мутные они. Скользкие. Один — из соседней лавочки выходец, провалившийся в Дрездене и уволенный за некомпетентность, и слухи нехорошие у соседей ходят — что к убийству Рохлина причастен; второй — вообще марионетка какая-то, не пойми чья… — Калюжный тяжело вздохнул. А затем, открыв лежащую на столе папку, сказал: — Ладно, с этим пущай народ разбирается. Наше дело — свою работу выполнять. Рапорт Володи Терского ты, конечно, читал? — Левченко утвердительно кивнул. — Значит, в курсе проблемы Кого думаешь на его место поставить, на центральную Европу?
Левченко скупо улыбнулся.
— Вы моё мнение знаете. Одиссея, конечно.
Генерал покачал головой.
— Кандидатура, конечно, подходящая, но уж больно хвост за ним пышный… Да и супруга его… сам помнишь, откуда, и каких нам усилий стоило её официально из числа живых вывести. Одиссея координатором ставить — все связи на него замыкать; а он у нас хлопец меченый, и не раз. Фотография его, хочь и пятилетней давности, у тех, что играют за чёрных — есть, отпечатки пальцев того же срока давности — опять же, в наличии… Засвечен он, и засвечен плотно. Ставить его опять на оперативную работу — слишком сильно рисковать. Оно того стоит? Есть у нас сейчас серьезные проблемы в этом регионе? Чтобы профессионалом такого уровня рисковать?
Левченко пожал плечами.
— Да вроде пока нет. В Польше какое-то мутное шебуршание по поводу будущих белорусских выборов идёт, тамошние деятели хотят поучаствовать в разделе грантов, которые будут на будущую белорусскую революцию отпущены. Дело обычное — отпустят на очередное свержение белорусского Батьки средства, их по большей части разворуют, а затем объявят, что диктатор силой удушил слабые ростки свободы и демократии, сфальсифицировал итоги выборов… всё, как обычно. Ничего нового.
— А словацко-венгерские тёрки — чем могут закончиться, по твоему просвещённому