Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кавелли опустился на один из дешевых белых пластиковых стульев, расставленных перед телевизором в несколько рядов. Он беспомощно смотрел на сестер. Этого просто невероятно! Эдуардо Фонтана был его хорошим другом. Апартаменты кардинала располагались прямо под жилищем Кавелли. Часто по вечерам они сидели за бокалом красного вина на огромной террасе, наслаждаясь видом закатного солнца над собором Святого Петра, играя в шахматы и дискутируя на самые разные темы. Иногда разговор велся о вполне обыденных вещах, но иногда речь заходила и о вопросах веры. Хоть Кавелли и относил себя к католикам, он не считал себя чересчур религиозным. Скорее он мыслил и рассуждал как агностик: возможно, католическая церковь права в своих догматах, а возможно, и нет. Разве кто-то знает наверняка? Фонтана тоже не претендовал на абсолютное знание, он просто верил. Однако, как и все верующие люди, он прожил свою жизнь так, будто его вера подкреплена точным знанием. В то время как агностики, утверждая, что не знают, на чьей стороне правда, живут так, как если бы они были атеистами. А атеисты, в свою очередь, точно знают, что правы они, хотя это знание — тоже всего лишь вера.
Ключевой загадкой для Кавелли был вопрос: каким образом кто-то решает, во что ему верить? Как правило, возможность выбора веры у человека отсутствует. Все это очень похоже на политические споры: одна сторона твердо настаивает на своей правоте, другая — на своей. Конечно же, большая часть того, что относится к политике, имеет под собой проверяемые факты. Тем не менее и тут выбор не может быть сделан абсолютно беспристрастно. Люди так же вынуждены опираться на мнения авторитетов. Никто не выбирает лагерь намеренно, никто не решается добровольно считать какое-то мировоззрение истинным и отвергать его противоположность.
Кавелли восхищался верой Фонтана и отчасти завидовал ей. Глубоко внутри себя он был убежден, что жизнь, проникнутая доверием к Богу, намного счастливее, чем жизнь без веры. Несмотря на то что его разум соглашался лишь с тем, что можно было считать доказанным, он испытывал потребность в вере.
— Если есть Бог, то как же он допускает, чтобы человек хотел уверовать, но не смог? — спросил он как-то у кардинала.
Фонтана надолго задумался, а затем с недоумением признался, что он не знает ответа на этот вопрос. Кавелли особенно располагали его прямота и честность. Несмотря на высокое положение, занимаемое в структуре церкви, Фонтана, по сути, всегда оставался простым священником, который от всего сердца желал находиться рядом с теми, кто нуждается в его помощи. Кавелли не раз был свидетелем того, как тот переживал, что его время и силы ограничены, и он не в силах помочь всем, кому необходимо его участие. Казалось, что даже назначению кардиналом курии Фонтана был не очень-то рад. Ведь теперь ему приходилось значительную часть своего времени тратить на административные дела. Да, он осознавал их необходимость, но при этом страдал из-за того, что они отнимают драгоценные часы, которые можно было бы потратить на духовные обязанности. Чувствовалось, что он человек, который не ищет простых путей, но всегда стремится поступать правильно, не задумываясь о том, какие последствия это будет иметь для него самого.
Среди членов курии встречались и те, кто с недоверием относился к его деятельности, больше направленной на решение мирских проблем, чем на обеспечение бесперебойной работы аппарата Ватикана. Однако большинство его коллег кардиналов восхищались бескорыстием, с которым Фонтана подчинял свои интересы интересам нуждающихся. Его образ мысли и поступки, которые на словах часто поддерживали другие священнослужители, в его случае были по-настоящему глубоко осмысленными и осознанными. Его ценили за открытость, обостренное чувство справедливости и не в последнюю очередь за своеобразный юмор.
При жизни папы в кардинальской коллегии было наложено официальное вето на обсуждение личности возможного преемника. Но после обеда в уютной траттории всегда можно было услышать более или менее невинные замечания, а порой и прямые намеки на симпатию или антипатию к тому или иному кардиналу. Тот, кто, нося красную мантию, осложнял своими решениями жизнь коллег, вряд ли впоследствии имел возможность развернуть бурную деятельность в качестве папы римского. Кандидат в папы должен уметь со всеми ладить и пользоваться всеобщим уважением. Эдуардо Фонтана был именно таким человеком. Кавелли затронул эту тему лишь однажды, как-то вечером, когда позволил себе выпить больше обычного. На лице кардинала отразился неподдельный ужас. Он сказал, что истово молится о том, чтобы его миновала чаша сия. Он чувствовал себя во всех отношениях слишком слабым, чтобы взвалить на себя эту сверхчеловеческую ношу.
Кавелли не удержался, чтобы не спросить:
— Но что, если вас все-таки изберут? Что тогда? Вы… откажетесь?
Фонтана ответил уклончиво:
— Иоанн Павел Первый[15] именно так и поступил…
— Но когда на него надавили, он все же согласился, — возразил Кавелли.
Голос кардинала стал едва слышен:
— И это стало для него трагедией!
Кавелли задумчиво кивнул. Фонтана прав. Иоанн Павел I умер совершенно неожиданно уже на тридцать третий день своего понтификата. Быстро поползли слухи, что его отравили, но они оказались совершенно беспочвенны: Альбино Лучани — таково было мирское имя папы — имел серьезные проблемы со здоровьем, еще когда носил кардинальскую мантию. Груз ответственности оказался для него совершенно непосильным. Каждый день он жаловался своим ближайшим сподвижникам, что не достоин этой должности, и предсказывал, что его понтификат окажется коротким. Так и случилось: новый папа буквально рухнул под бременем своего долга.
В тот вечер Фонтана признался: то, что многие всерьез рассматривают его кандидатуру на папский престол, по-настоящему пугает его. Иногда он даже не может заснуть по ночам, когда думает об этом.
Его искренность очень тронула Кавелли: он подозревал, что только с ним Фонтана мог разговаривать настолько откровенно. Родственники кардинала — младшая сестра и ее дочь — жили в Соединенных Штатах. В
