Господи, помилуй! Помилуй ее! Помилуй и меня, на моей экстремальной работе.

3

Однако жизнь продолжается, вдыхать, выдыхать и отдыхать некогда. Аккуратно, как-то виновато, бочком, в кабинет просачивается Саша, худенький мальчик лет одиннадцати. У него модная длинная стрижка. Свитер дорогой, но великоватый ему и грязный.

Саша – наш пациент постоянный. Приходит в месяц раз, а то и два. И все кашляет, кашляет. И все у него течет вяло, все тормозит. Простуда вместо семи дней – десять. А бронхит вместо десяти – двадцать. Приходит он все время один. Однажды я не выдержала и маму вызвала. То есть говорю ему:

– Не буду тебе лечение назначать, пока мама не придет. А то я назначаю, а ты не выздоравливаешь!

– Нет, я лечусь! – отвечает. – Я таблетки пью.

– Ну, хорошо, пусть мама придет, может, мы что-нибудь новое тебе назначим, может, пообследуем тебя.

Мама пришла. Высокая, холеная, очень недовольная, что ее потревожили. Одежда модная, дорогая. Обтягивает ее фигуру чуть-чуть больше, чем стоило бы, учитывая неюный уже возраст. Разговаривает на повышенных тонах, губы сжимает:

– Зачем вы меня вызываете? Все, что вы назначаете, я ему даю! Вернее, он и сам уже взрослый. И прекрасно сам все пьет. Ему уже двенадцать лет скоро! Может, это вы неправильно назначаете?

– Понимаете, я хотела бы ему анализы и рентген сделать. Это все я не могу писать просто так. Это я должна взрослому человеку в руки дать! Вы же видите, что мальчик у вас болеет слишком часто и выздоравливает плохо.

– А… – говорит она, – ну, тогда давайте.

До нее дошло, наконец, что ее не ругают, и сопротивляться не надо.

– Давайте ваше обследование.

И повернулась, чтобы уйти – высокая, холеная, с видом победителя.

Смутным облачком шевельнулось в моей душе какое-то старое, похожее на обиженного Сашу, чувство. Всегда чуть-чуть робеешь перед кем-то высоким, холеным, уверенным в себе до наглости.

– Понимаете, – говорю, – таблетка из материнских рук лучше ребенку помогает! Может, ему просто больше вашего внимания надо?

По-моему, этого предложения она не услышала, по крайней мере, реакции не последовало. Она была занята поправлением прически перед нашим зеркалом.

Шпильки застучали по коридору – ушла, не обернулась.

Ну, ладно, думаю, обследование дала, а дальше бедному рабу Божьему Александру самому выплывать. Только что же он делать будет, когда кашель свой перерастет!

Люди проходят перед глазами, и иногда мне кажется, что я становлюсь участником какого-то действия, где я уже не я, а просто некая функция. Жаль, что я в математике не сильна. Становится свершено не важным, как я выгляжу, где и когда я родилась, где училась, и т. д. И мой кабинет становится маленькой точкой, видимой с огромной высоты.

Однако при этом остается очень важным, что в нем происходит, хотя деталей совершенно не разобрать. И мне нельзя, совершенно нельзя фальшивить. Упаси бог, я не имею права чего-то недосказать или сказать не так, и тем более что-то не так сделать.

Иногда появляется ощущение, что кто-то работает за меня. Но это бывает уже к концу приема и не каждый раз, а только при сильной усталости – после парочки таких больных, как моя Лаврова.

4

Следующая мамаша спокойная и простая, а вот ребенок – по-настоящему болен. Сидели дома с температурой восемь дней. Кашель болезненный. Весь, бедный, изгибается, морщится при кашле, под глазами круги уже не синие, а зеленые. Выслушиваю хрипы справа – скорее всего, пневмония.

– Что же вы так долго с температурой сидели дома – целых восемь дней?

– Да я все травками его лечила, думала – вот завтра все пройдет!

Вижу, что правда лечила. Странная работа у меня. То я говорю: «Чего так долго сидели», то думаю: «Чего притопали на прием, ничего же у вас нет!»

– Ну, ладно, скорее на рентген и быстро со снимком назад, чтоб нам еще один день не потерять!

– Доктор, а нам снимок отдадут?

Вот еще одна проблема – вряд ли им снимок отдадут!

– Просите! Не отдадут, все равно к концу приема возвращайтесь, хоть на словах пусть передадут, что там у вас. А то я вас в стационар направлю, и все!

В стационар они не хотят. Должны вернуться.

В случае с пневмонией лучше перестраховаться, чем ее пропустить. Пневмония по-прежнему страшна и коварна, течет не типично и встречается довольно часто. И болеют ею, как правило, люди без ярко выраженной неврастении. Не те, кто, простите, врача вызывает на каждую соплю. Болеют в основном те, кто мало жалуется. В этом есть какая-то высшая Божья мудрость. Тяжелое испытание дается более сильной душе.

Так что диагноз мой, скорее всего, правильный.

5

– Доктор, вас к телефону!

Боюсь я телефонных звонков! Ничего с этим поделать не могу! От каждого звонка как бы ожидаю подвоха, боюсь, что скажут сейчас: или больной отяжелел, или в стационар попал, или даже хуже того. Не могу ничего поделать, просто терплю свой страх, не даю ему границу переходить. Господи, помилуй!

Звонит заведующий:

– Я к вам больного послал, вы уж там его примите, это самое, без очереди, это внук нашего бухгалтера! Вообще, вы понимаете, это самое, хорошо их там примите!

– Да, поняла, приму! (Слава богу, никто не отяжелел!)

А насчет того, что я всех стараюсь принимать одинаково, я промолчу. Без очереди – это да, почему бы и нет, если это внук сотрудника нашего. И так у нас льгот практически никаких. Я бы ввела для медиков хоть лекарства, что ли, за половину цены. Но это уже история другая. Отвлекаться нельзя.

Симпатичный внук нашего бухгалтера оказался болен настоящей гнойной ангиной. Гнойные фолликулы в миндалинах, отечная шея. Будем лечиться.

Отношения с заведующим у меня хорошие. Слава богу, у него хватает ума или как бы внутреннего чутья не переступать рамок, не нарушать независимости участковых врачей. За это все прощают ему ярко выраженный холерический темперамент: накричит, накричит – и тут же отойдет. За пазухой – даже маленького камешка нет. Легкий, чистый человек.

Был момент в моей жизни, когда я работала под началом тяжелого человека. Нет власти – не от Бога, а вот плохая власть – по грехам нашим или во испытание. А может, все вместе. Много, значит, было грехов у меня. На тот момент. Смешно!

Эта женщина-директор окружала себя определенным кругом подчиненных людей. Но подчиняться требовалось полностью. Она жила в одиночестве, и подчиненные иногда даже физически ей служили: и убирали у нее дома, и ходили за продуктами, и ночевали. Причем не уборщицы, а люди с высшим образованием, которые работали здесь же.

Высокой честью считалось сидеть с ней за одним столом во время ежедневного чаепития. Хорошим тоном считалась лесть, даже в неприкрытом, нескромном виде. Приветствовались подарки и подношения.