– Вона как! Много знают твои «укомовцы». Как начнут их на вилы подымать – так по-другому запоют, – сверкнул глазами Черногоров.

– Ладно, Кирилл Петрович. Обещаю после встречи Тухачевского провести пленум губкома и подумать над ситуацией.

Черногоров проводил Луцкого до парадного. Они простились как старые приятели – с крепкими рукопожатиями и сердечными пожеланиями.

Подымаясь по лестнице, Григорий Осипович с удовольствием подумал о том, каким чудесным образом неприятности сблизили таких разных людей, как он и Черногоров.

* * *

А между тем в квартире Медведя продолжался банкет. С отъездом первых лиц губернии гости стали вести себя раскованнее: чаще слышался смех; без стеснения, во весь голос рассказывались скабрезные истории и анекдоты. Подозвав старшую из подавальщиц, Медведь распорядился «сменить приборы и – убираться прочь».

Как и случается в состоянии сильного подпития, да и при отсутствии женщин, наступила пора пьяных откровений. Один за другим подходили на «исповедь» к Медведю коллеги и соратники, клялись в вечной дружбе, поминали годы трудов и лишений, крепко обнимали.

Оделив всех вниманием и поцелуями, Платон Саввич до краев наполнил водкой огромный фужер и поднялся. Его лицо покраснело от умиления.

– Друзья мои! – крикнул Медведь. – Я благодарю судьбу за то, что свела меня с такими замечательными товарищами! У нас есть братство, скрепленное войной, и где бы мы ни были – мы вместе. И на войне, и в мирное время мы – боевая гвардия рабочего класса. Поставь партия любую задачу – расшибемся в пыль, а сделаем. Мы, простые русские мужики, давешняя голь и рвань, сокрушили легионы смрадных гадов. Нынче кое-кто думает, будто наши шашки затупились. Ох, просчитаетесь, господа! Не за горами час, когда схватим мы железною рукой за горло жирного нэпмана и передавим, как вшей, буржуазных недобитков.

Медведь взмахнул кулаком и повернулся к Сахарову, заместителю председателя губсовнархоза:

– А ну-ка, Сашко, заводи нашу, чтоб кровь в жилах закипела!

Сахаров встал и ровным, хорошо поставленным баритоном запел:

– Белая армия, черный барон

Снова готовят нам царский трон…

Гости, как по команде, вскочили и дружно подхватили:

– Но от тайги до британских морей

Красная армия всех сильней…

Глаза загорелись задорным юношеским блеском, плечи расправились, вмиг исчезли хмель и усталость.

– Так пусть же Красная

Сжимает яростно

Свой штык мозолистой рукой.

И все должны мы неудержимо

Идти в последний смертный бой!..

Голоса сливались в сильный слаженный хор:

Красная армия – марш, марш вперед!

Реввоенсовет нас в бой зовет.

Ведь от тайги до британских морей

Красная армия всех сильней!..

Песня вызывала из глубин души самые светлые и чистые порывы, на которые только были способны эти люди. Сильные и прекрасные качества русского характера обрели в сердцах большевиков новый смысл, до конца понятный и оправданный лишь теми, кто был членом сей невиданной касты. Вся мрачная суровость средневековых орденов, кромешные радения Ивановых опричников, сектантская истерия раскольников и хлыстов представлялись невинной забавой по сравнению с большевистским сообществом.

…Гремела боевая песня, вырывалась в тишину ночи, заставляя вздрагивать мирных обывателей и темные безмолвные небеса.

Шестнадцатые сутки кавалерийский отряд во главе с Рябининым преследовал остатки банды Мирона Скокова. После разгрома неуловимого лесного братства уцелела лишь дюжина самых отчаянных, которые не могли надеяться на прощение или мягкий приговор суда. Вот уже более двух недель кружили они по глухим тропам, меняя лошадей в отдаленных деревушках и ночуя в своих тайных убежищах. Отряд Рябинина изрядно подустал в погоне, бойцы начинали роптать. Состоявший при Андрее заместителем оперуполномоченный Торжецкого отделения ГПУ Кривцов в который раз предлагал командиру:

– Да шут с ними, Андрей Николаевич! Неужто до белых мух будем гоняться? И без того, почитай, с полсотни побили, двадцать пять сами сдались. Одних пособников в кутузке сидит – не прокормишь. Ведь под самый корень извели банду! Какого он дьявола, этот Скоков, теперича за сила? Пусть бегает. К Покрову дню, глядишь, в села на зимовку залягут, – там их и прихватим.

Рябинин оставлял доводы заместителя без внимания и только упрямо повторял приказ: преследовать банду до полного разгрома.

Первого сентября минул второй день, как отряд стоял в деревне Тихвинка. Покуда Андрей старался выведать у крестьян хоть какие-нибудь сведения о бандитах, красноармейские разъезды рыскали по округе, патрулировали лесные просеки и выставляли секреты у бродов. По опыту гражданской Рябинин хорошо знал хитрости сельского населения: ежели скупо отвечают на вопросы и не выгоняют скотину далеко за околицу, – значит, неприятель поблизости. Андрей быстренько подружился с веселым пастушком Ивашкой, мальчонкой лет двенадцати, и без труда выяснил, что обычно коров гоняют за речку, ближе к опушке, а вот «нонче – тятька не велит».

– Отчего же, Ванечка, не велит? – подкармливая пастушка сахаром, наступал Рябинин.

– Старики сказывают – волк появилси, – перекатывая за щекой сладкий гостинец, объяснил Ивашка.

Андрей снял бойцов с патрулирования и увеличил количество секретов вокруг деревни.

Утром следующего дня в лесу был задержан парень лет пятнадцати. Он объяснил, что ходил по грибы, однако ни лукошка, ни самих грибов при нем не оказалось. Когда арестованного привели к Рябинину, он сразу же приказал парню снять опорки, – портянки «грибника» были изрядно промокшими от пота.

– Издалека шел? – спросил Андрей.

– Заблудился я, плутал по лесу, – буркнул парень.

– Чей ты, звать как?

– Алешка я, Катков.

Рябинин распорядился срочно найти старшего из семейства. Когда привели средних лет мужика, Андрей вышел из избы, оставив «грибника» под охраной.

– Где ваш сын? – в упор спросил Каткова-старшего Андрей.

– А который нужон? Их у меня четверо душ, – усмехнулся крестьянин и опустил глаза.

– Алексей.

– В волость я его… за дехтем прослал…

– В волость? И когда же?

– А вчерась и прослал, – вздохнул мужик.

– Мы нашли Алексея, однако не на той дороге, что ведет в волость, а в лесу, – строго объявил Рябинин. – И ходил он, как утверждает, не за дегтем, а по грибы!

Крестьянин мелко перекрестился.

– Простите его, товарищ комиссар, – пробормотал он. – Моя в том вина, видит Бог…

– Зачем он ходил к Скокову? – перебил мужика Рябинин.