Но не все так просто. Заговорите с Аланом, и не пройдет и пары минут, как вы услышите от него «я всегда готовлюсь к худшему», «я знал, что был обречен» и иные подобные фразы. Сколько бы людей ни говорили о необычайном мужестве Алана перед лицом страшной беды, сам он называет себя пессимистом. «Я не из тех, кто, несмотря ни на что, надеется на лучшее», — настаивает он.

* * *

Согласно общепринятому мнению, позитивный настрой помогает оправиться от трагедии. Когда земля уходит из-под ног, лучше смотреть на мир сквозь розовые очки, чем жить в ожидании беды, — разве не так? Однако вот уже более полувека психологи спорят об оправданности упрощенной трактовки «силы позитивного мышления».

Сторонники этой точки зрения утверждают, что позитивное мышление является ни много ни мало лекарством от всех смертельных болезней и ключом к успеху в жизни. Главным среди них был протестантский проповедник середины XX века Норман Винсент Пил. В книге «Сила позитивного мышления»[2]он сформулировал пронизанную оптимизмом теорию, суть которой сводится к одному очень заманчивому обещанию: позитивные мысли материализуются, становясь реальностью. Это утверждение послужило отправной точкой для десятков практических руководств по саморазвитию, в которых позитивное мышление превозносится как надежное средство достижения счастья и успеха. В некоторых из них даже утверждается, что с его помощью можно обмануть саму смерть. Авторы подобных пособий и люди, претендующие на духовное лидерство, не раз выступали с заявлениями, подобными этим: «Мыслить — значит созидать: если мысли сопутствуют сильные эмоции (хорошие или плохие), это ускоряет процесс созидания»; «Если постоянно о чем-то думать, это обязательно сбудется: тех, кто только и делает, что говорит о болезнях, обязательно постигнет недуг, а тех, кто твердит о процветании, непременно ждет успех»; «Позитивный настрой может даже победить тяжелые болезни, включая диабет, артрит и сердечные недуги».

В 2006 году преподаватель социологического факультета Университета штата Айова Дэвид Швайнгрубер опубликовал данные, отчасти подтверждающие правоту этой теории. В его исследовании участвовали сотрудники одной из старейших в США коммивояжерских компаний, фигурирующей под условным названием The Enterprise Company. Эта организация идеально подходила для подобного исследования по той простой причине, что в течение многих лет в ней проводилось так называемое «эмоциональное обучение», которое включало, в частности, развитие у сотрудников привычки к чтению практических руководств по саморазвитию, заучивание и повторение определенного набора позитивных фраз и составление перечней личных целей.

Что же произошло? В это трудно поверить, но всего лишь за одно лето сотрудники компании продали продукции более чем на 30 млн долларов почти 300 000 покупателей — поистине впечатляющий результат! Автор исследования предположил, что все дело в позитивном настрое.

Но может ли успех иметь такое простое объяснение? Все-таки коммивояжеры — это особая группа высокомотивированных, нацеленных на результат людей. И, устраиваясь на работу в компанию, они прекрасно знали, куда шли. Работа в компании, весь бизнес которой построен на позитивном мышлении, соответствовала их природным наклонностям; желание заработать — вот что двигало ими. Возможно, к успеху этих коммивояжеров привели вовсе не применяемые ими стратегии продаж; возможно, дело было в том, что это были за люди. Если все так просто и позитивное мышление гарантирует успех, почему же тогда так много компаний терпят неудачу?

* * *

Когда Алан Лок вступал в ряды Королевских ВМС, он заявил проводившему собеседование офицеру: «Для меня в жизни нет ничего страшнее, чем застрять на кабинетной работе». Алан с детства знал, что будет военным. Решив стать штурманом, уже в старших классах средней школы он начал получать финансовую поддержку от Королевских ВМС.

Конечно, ночные дежурства на эсминце «Йорк» были далеко не лучшим применением его обширным познаниям в области навигации, но Алан относился к обязанностям младшего офицера со всей серьезностью. Нередко дежурства затягивались, и к концу он чувствовал усталость во всем теле. В одну из таких ночей он заметил, что ему трудно разбирать надписи на навигационных картах. Поначалу Алан решил, что это обычная усталость и что текст на странице расплывается из-за нее. Однако с наступлением утра он по-прежнему ничего не видел на картах, к тому же глаза начали болеть. На протяжении следующих нескольких недель объекты вокруг стали как будто оживать, обретая призрачные тени. Вещи то пропадали, то снова появлялись в поле зрения. Его охватила паника.

Алан прошел проверку зрения. Результаты были ошеломляющими. Оказалось, что у него врожденная генетическая аномалия — хромосомная мутация, затрагивающая макулу, центральную область сетчатки глаза. Сетчатка в целом обеспечивает восприятие света и цвета, макула отвечает за различение мелких деталей. Со временем дегенерация макулы приводит к отмиранию клеток. Обычно это заболевание развивается у людей в возрасте 60−70 лет. Алану было двадцать три.

Когда он обратился к врачу, его ждал еще один удар. Лечения не существовало. Это был приговор. Он больше никогда не сможет ни полноценно видеть, ни водить машину, ни читать.

Алан старался не падать духом. Он перерыл горы медицинских книг и журналов, но нигде не нашел никаких упоминаний о том, что болезнь грозит полной слепотой. Процесс дегенерации замедлился. Появилась надежда на стабилизацию зрения. Что касается службы в Королевских ВМС, оставался шанс найти должность, не требовавшую идеального зрения. Он подал прошение о переводе. При этом Алан пытался убедить себя, что все будет хорошо.

Так или иначе, через два месяца после постановки диагноза Алан, следуя за офицером кадровой службы, оказался в залитой скупым зимним солнцем маленькой комнатушке. Когда он сел за крошечный стол, офицер вручил ему толстую кипу бумаг. Шрифт был слишком мелким, чтобы Алан мог что-нибудь разобрать, — все сливалось в одно большое серое пятно. Впрочем, ему и не требовалось что-то разбирать, чтобы понять, к чему все идет. Его карьере на флоте пришел конец. Его опыт и знания оказались никому не нужны, его мечтам не суждено было сбыться, все его усилия были напрасны.

Но дело не только в этом. «Хуже всего, что в моей истории не было ничего героического, о чем бы я мог рассказать другим, — говорит Алан. — Такой бесславный конец!» Не то чтобы он надеялся, что погибнет в кровопролитном сражении, но на тот момент произошедшее казалось ему наихудшим вариантом из всех возможных.

Люди вокруг старались приободрить его. И сам он прилагал все усилия к тому, чтобы сохранять позитивный настрой и создавать впечатление мужественного человека, живущего надеждой на лучшее. Он упорно искал хоть какой-нибудь повод для оптимизма. Однако, как он ни старался, просвета не было. То, что он чувствовал, уж точно нельзя было назвать оптимизмом. Скорее, злость и чувство полной безысходности, вызванные тем самым неустранимым дефектом — размером меньше пули, — из-за которого он выбыл из игры еще до ее начала. «Я бы не был человеком, если бы мною не овладело отчаяние, — говорит Алан. — Как ни крути, слепота не добавляет вам очков, если вы хотите играть по тем же правилам, что и остальные. Я думал — может быть, зрение вернется, а с ним и прежняя работа, но жизнь не давала мне ни единого шанса. У меня опустились руки».