class="empty-line"/>

ни старым был, ни молодым…

на лошади скелете…

черты знакомы, знать горазд,

гляжу на бабку:

– стойте… так это пугало у вас

висит на огороде!

что оно делает в Лесу,

куда за полночь скачет?

как живы – жерди рвань несут,

на этой мёртвой кляче…

– он человеком был рождён…

забыл людские песни;

теперь глядит на небосклон,

бежит за Дамой Крести…

в ту ночь крутил он барабан,

где спит могил долина,

где сын пропал и каждый пьян–

он застрелил мне сына…, –

и проводила Седока

тяжёлым взглядом долгим;

пока он прочь не ускакал,

не шевелилась в лодке,

а после оглянулась: резь

в глазах от её взгляда;

– он – житель дома 26,

там проживал когда-то…

его сгубил азарт… клянёт

себя за неудачу;

но помещён на огород,

и долг его оплачен,

и что положат на весы,

где куш сорвали честно?

пусть не в любви, так чей-то сын

него погибнет вместо?..

мы плыли долго… а река

стеклом шуршала чистым,

темна, как то, что с языка

людей срывает Мысли…

и вдруг петух взлетел на жердь –

на куст в прибрежный бархат,

и начал, дребезжа, хрипеть –

согнулся зоб, как арфа,

и Время, мёртвая звезда,

помчалось прочь по склону;

я вижу бабкины глаза,

а дальше что – не помню…

*

проснулся… свет – как сотни ламп,

и день ушёл за полдень;

я в доме, что снимаю… сам

сюда явился вроде…

но сладко двигаюсь едва,

лежу, уставший жутко,

что в яме сгнивший в холода,

листвой укрытый жухлой.

как будто выросли грибы

на мне и мох вонючий;

а то, что было – словно быль…

не знаю… странный случай…

каких фантазий колорит…

одно я понял тут же:

не стоит с кем попало пить

из незнакомых кружек;

но даже если это сон

и пьяное блуждание –

заросший дом стоит весом

теперь в его молчании…

а бабка, что живёт вблизи –

колдуньи вижу образ?..

набраться смелости, визит

ей нанести ещё раз?..

так думал я – про быль и миф,

лежал, постельный кокон;

где Август, только наступив,

уже гулял вдоль окон…

решился: к бабке в дом, где шест

несёт живые плечи…

а после – к дому 26,

где был Седок замечен…

…и, вскоре, только отпустил

меня отвар чудесный,

пошёл – как прежде Гавриил,

но я пошёл за вестью;

…теперь всё по-другому здесь,

а День шумит крикливо;

цветов предсмертная болезнь –

едва… пестра, красива…

как пахнет небо в волосах,

пастельным, томным лоском,

где Август с песней на устах

на Ново-Бочаровской.

вон двор, где сушится бельё –

там воду нёс для бабки,

а лопухи и василёк

забор подпёрли шаткий;

смотрю над ним на огород,

там Пугало повисло;

боюсь, и прошибает пот,

и мысль бежит за мыслью:

а дома, вроде, никого…

хватило мне дурмана:

где чай креплёный, что кагор –

пойду отсюда, ладно…

и, посмотрев ещё чуть-чуть,

но вроде не замечен –

ушёл, на край держа свой путь,

боясь там с ведьмой встречи.

дом 26, как и во сне,

стоял, а дверь закрыта;

зарос, как прежде, с виду нем,

одет в травы хламиду.

я сразу вспомнил Пятерых,

шагнувших в бабкин погреб;

где ведьмин сын – был скор и лих,

как все: рука не дрогнет…

взглянуть в окно, где темнота?..

залезть? – незваный зритель…

не удивлюсь, увидев там…

не знаю, что увидев…

боюсь… светлей, чем от костра

в глазницах дома темень…

но любопытство гонит страх,

забыв о нём на время;

и вот я, сам не свой уже,

в бурьян под окна лезу,

не помня всех подобных жертв,

трясущийся, но трезвый.

на подоконнике ладонь,

нога – и вот я в доме;

один: в тиши застывший дом,

дай Бог, но час неровен.

прогнивший пол… ступаю… шаг…

плыву, как туча в небе;

повсюду только гул в ушах,

навязчивый, как мебель.

иду вдоль комнат пустоты:

диван, что въелся в стены,

стул деревянный, свис надрыв

обоев жёлто-серых…

и кучки по углам, что прах,

со стен побелки крошев;

гниения Времени размах

посеял дыр горошек…

два раза обошёл весь дом:

молчит, а сердце мучит;

отсюда начинался дол

во сне – Лесной дремучий…

беру какой-то древний стул,

сажусь на центр зала,

прикрыв глаза, и много дум

как пятен, замелькало.

что в этом доме я забыл?

к чему мне эта правда?

и непонятен мой же пыл,

зачем всё это надо?..

но, побывав уже во сне,

явившись в тайн обитель,

найти бы оправдание мне

того, что там увидел.

я чую сырость этих стен –

молчат, времён остатки,

и понимаю вместе с тем,

что, в общем, нет загадки;

и снова мысли движут явь,

и Три глаголют стража,

и не пойму опять, где я,

но мне уже не важно…

*

я сердцем слышу голоса –

гудят над крышей хлипкой;

три Матери, роднят леса:

Берёза, Ель и Липа.

как будто в кронах высоко,

где птицы стелют гнёзда,

детишки ходят босиком

и всё не так серьёзно.

там словно знают больше нас

и помнят тоже больше…

столкнуть сей молчаливый пласт

навряд