М-да, нелегкий период мне выпал. 1990-й еще можно назвать мирным, хотя на окраинах СССР уже идет резня. Бурно закипит в следующем году. Неудачный штурм телецентра в Вильнюсе, расстрел таможенного поста в Мядининкае, ГКЧП в августе и Вискули в декабре. В 1991-м в существовании СССР поставят жирную точку. Тревожное и опасное время, но одновременно — период больших возможностей. И я, наверное, единственный человек, который четко знает, что произойдет в ближайшем будущем. Осталось понять, как этим распорядиться…

На дороге показался автобус. Я встал и пошел к остановке. «Пазик» подкатил, обдав ждавших его появления людей клубом пыли. Лязгнули, открываясь, двери-гармошка. Я поднялся по высоким ступеням, дал водителю 20 копеек и, получив взамен билетик, прошел в салон, где устроился на свободном месте. Благо их хватало — день будний, большинство людей на работе. В выходные в автобус не вбиться: истосковавшиеся по малой Родине горожане едут навестить родню, помочь ей посадить картошку и собрать урожай. Обратно везут «свиные плечи» и прочие домашние гостинцы. Тяжелые сумки плотно забивают пространство под сиденьями и проход между ними. Впрочем, пока не сезон. Картошка посажена и даже проросла, а свиней начнут бить ближе к ноябрю. Время грибов и ягод не наступило, в автобусах свободно. Дорогой я во все глаза смотрел на проплывавшие мимо пыльного окна пейзажи и деревья. Не был здесь давным-давно. Последний раз — в 50 лет. Тогда сделал себе подарок: сел в машину и проехал по близким сердцу местам. Побывал и в Прилеповке. Посетил кладбище, где лежат расстрелянный полицаями дед, пережившая его на сорок лет бабушка и тетя Оля. Постоял, помолился. В бывший дом тетки заходить не стал — там жили другие люди. Этот вояж оставил странное чувство: на душе было грустно, но светло.

«Пазик» привез меня к автовокзалу в райцентре. Я дождался проходящего на Минск автобуса, забрался в красный «Икарус» и отправился в столицу. Дорогой размышлял над будущим, мысленно перебирая варианты. Итак. В настоящее время я преподаватель факультета журналистики Белорусского государственного университета, учу студентов писать статьи по экономике. К слову, единственный на факультете. Остальные преподаватели учат чему угодно, только не ремеслу. Помню, как меня это поразило поначалу. Как же так? Кого мы готовим? Будущих репортеров и обозревателей, или историков белорусской журналистики? Позже узнал подоплеку. Факультет в свое время создал человек, защитивший диссертацию по этой теме, сам же в редакциях не работавший. Учебный план и преподавательский коллектив он сформировал по собственным представлениям. Белорусский журфак со временем стал вотчиной предприимчивого белоруса: его окончили дети декана, другие родственники, а также земляки. Тот факт, что факультет готовит недоучек, ни его, ни кого другого не смущало. Власть в такие тонкости не вдавалась, а выпускники искренне считали себя классными специалистами. Эта тенденция продолжится и в независимой Беларуси. Как-то второй канал национального телевидения объявил кастинг по набору журналистов на вакантные должности. Руководство канала просмотрит и прослушает свыше 300 обладателей дипломов. И отберет… одного.

Я закончил МВТУ имени Баумана в Москве. Преподаватели там в мое время были о-го-го! Я увлекался вольной борьбой, даже стал мастером спорта, но не дай бог сказать профессору на экзамене, что выступаю за вуз. Выгнал бы! Приходилось скрывать, как самую страшную тайну. Не знать предмет среди студентов «бауманки» считалось позором, как и замыкаться в рамках будущей профессии. Мы не пропускали театральные премьеры, ходили на концерты классической музыки, хотя рок тоже любили. Деньги на билеты добывали, разгружая вагоны — обычное дело для студентов тех лет. Я, вдобавок, подрабатывал в Торгово-промышленной палате: переводил статьи из иностранных научных и технических журналов. Языки давались мне легко: начал с английского, затем освоил немецкий. Платили мало, но было интересно. Распределение получил на Минский тракторный завод в «секретный» 6-й мехкорпус. Там собирали знаменитые «Шилки». Мы ставили в готовые бронекорпуса начинку, а затем отправляли машины в Горький, где их окончательно вооружали.

Отработав на производстве положенный срок, я подался в журналисты. Начал с многотиражки Академии наук БССР с вдохновляющим названием «За передовую науку». Там меня знали — переводы иностранных статей аукнулись, и предложили должность корреспондента. Одновременно писал статьи в другие газеты — от «Вечернего Минска» до «Советской Белоруссии». Неплохо зарабатывал, между прочим — гонорары в СССР были весомыми. Хватало и на модную одежду, и на походы в рестораны. Мои статьи брали влет: специалистов по науке среди выпускников белорусского журфака не водилось. Пером я владел неплохо, в тенденциях науки разбирался и умел о них рассказать. Через пару лет меня пригласили в «Советскую Белоруссию» — освещать научные темы. Пообещали квартиру и не обманули. Помогли вне очереди построить двушку в кооперативном доме. Брать ее меня, кстати, отговаривали: дескать, подожди чуток и получишь бесплатное жилье от государства. Для начала однушку, а там — и нормальную. Я не захотел ждать, да и деньги были — накопил. Да и тетя Оля помогла. Меня задрало скитаться по съемным квартирам. Одинокому еще ничего, но к тому времени я был женат. В Минске предлагали арендовать комнаты в квартире с хозяевами, снять отдельную удавалось редко — это вам не Москва с ее огромным жилым фондом. Хозяин моей последней квартиры состоял на учете в психиатрическом диспансере, жилье сдавали его родственники. Время от времени псих вырывался из-под опеки, приезжал к нам и ломился в дверь, пугая жену. Я-то быстро разбирался с болезным, но в мое отсутствие она терялась. Телефона нет, позвонить родственникам, чтоб забрали психа, можно только от соседей. Но для этого нужно выйти на площадку, а там сумасшедший. Изнасилует, а то и задушит — что с него возьмешь? Он же на учете…

Жена… Еще одна проблема. С Галей я познакомился самым глупым образом: зашел в гастроном за продуктами и увидел симпатичную девочку за кассой. Остановился поболтать, благо других покупателей в магазине не наблюдалось. Слово за слово… Лицом Галя походила на Мирей Матье: большой рот, аккуратный носик, высокие скулы и выразительные карие глаза. Не красавица, но с изюминкой. О своем сходстве с популярной певицей она знала, потому прическу носила, как у Матье — модное в то время «каре». Меня это зацепило. Познакомились, пригласил в ресторан, получил согласие. Ничего удивительного: с женщинами я сходился легко. Рост 182 сантиметра, широкие плечи борца, симпатичная мордашка. В общежитии меня считали сердцеедом и ходоком — совершенно зря, к слову. Никого я не ел и никуда не ходил — сами вешались. Галя не походила на моих прежних подруг: стеснительная, хрупкая, с худенькими ногами, как у подростка. У меня это пробуждало умиление. Рядом с ней я чувствовал себя медведем и невольно опасался причинить боль. Еще Галя оказалась девушкой строгих принципов — никакого секса до свадьбы. Любишь — так женись, вот и убедила…

Можно не верить в приметы и судьбу, но иногда они упреждают нас от необдуманных поступков. Расписаться мы решили в сельсовете: в Минске регистрации ждать долго. Сели в автобус и отправились на малую родину супруги. По пути выяснилось, что Галя забыла в общежитии паспорт. Вернулись, забрали, сели на другой рейс, приехали. И что же? В сельсовете не оказалось тетки, ответственной за регистрацию — заболела. Другой бы задумался, но у меня подгорало. После месяца хлопот как-то расписались и… разъехались по общежитиям — у Гали начались критические дни. Потом я искал квартиру, покупал мебель — жилье сдавали без нее… Семейная жизнь началась со скандала: Гале не понравилось отсутствие в квартире телевизора — на него у меня не хватило денег. Что делать вечерами после работы? Ты меня не любишь!.. Став женой, Галя изменилась радикально. Куда девалась робкая, скромная девочка, умилявшая своей стеснительностью? Появилась властная женщина, твердо знавшая, что нужно ей и мужу — по ее торговым представлениям, конечно. Главным в них были деньги. Я неплохо зарабатывал — много больше других, но имелись те, кто жил лучше. Мне ставили в пример грузчиков мебельного магазина, которые с проданного мимо очереди гарнитура имели больше, чем журналист в месяц. В крохотной головке жены не умещалась мысль: выпускнику МВТУ работать грузчиком все равно, что пианисту — молотобойцем. Для чего тогда учился? Вдобавок она не хотела детей, говоря: «Вот выбьемся из нищеты…» Изменилась и внешность супруги. Выйдя замуж, она стала стремительно полнеть, при этом руки и ноги оставались тонкими. Фигурой напоминала рисунки детей, ну, эти: «Руки, ноги, огуречик — вот и вышел человечек…» Мой переход на работу в университет Галю взбесил: я терял в зарплате. Понять, что мужу надоела репортерская жизнь, и захотелось отдохнуть от суеты, оказалось выше ее сил. Вскоре мы разбежимся. Я оставлю ей квартиру, сам переберусь на съемную, так и буду скитаться, пока не встречу Инну. Наш научный журнал пробавлялся халтурами: подряжался выпускать заказные книги к юбилеям предприятий. Обычная, никому, кроме заказчика, ненужная макулатура. Я как раз сваял очередной образец. Мне позвонила редактор издательства и попросила зайти — уточнить пару моментов. Разговор мне понравился, как и редактор. Возникла обоюдная симпатия, очень скоро перешедшая в близкие отношения. Я собрал вещи и переехал к Инне. Очень скоро понял, что нашел свою пристань. Мы оформили брак, хотя Инна не настаивала — говорила, что ей и так хорошо. Мне — тоже, но все же настоял: не хотелось жить на птичьих правах. Жаль, что с детьми не получилось — обоим к моменту знакомства перевалило за сорок…