На втором этаже я нерешительно остановилась у спальни. Потом взялась за ручку двери и сделала глубокий вдох. Я помнила, что мне сказали, но я знала тебя и потому не могла им поверить. Мне казалось, что стоит открыть дверь, и за ней окажешься ты, такая же высокая и худая, и нашей встрече ты будешь совсем не рада.

В комнате никого не было. Казалось, ты только что вышла отсюда – например, спустилась по лестнице, чтобы сварить чашку кофе. И можешь вернуться в любую минуту. В воздухе по-прежнему витал аромат твоих духов – насыщенный, сладковатый и старомодный, наподобие тех, которыми пользовалась мама, – «Опиум» или «Ивресс».

– Нел? – тихо позвала я, будто произносила заклинание, призывающее дьявола.

В ответ – тишина.

Дальше по коридору располагалась «моя комната». Я в ней спала, и она была самой маленькой в доме, как и полагается быть комнате самого младшего в семье. Она оказалась даже меньше, чем я запомнила, и мрачнее. В ней стояла только разобранная кровать, пахло сыростью, как от земли. В этой комнате мне всегда было не по себе. Неудивительно, учитывая, как ты любила меня пугать. Сидя за стеной, ты скребла по штукатурке ногтями, рисовала снаружи на двери разные символы кроваво-красным лаком, писала имена погибших женщин на запотевших оконных стеклах. И рассказывала истории о ведьмах, которых топили в реке, о потерявших надежду женщинах, разбивавшихся о скалы внизу, о перепуганном маленьком мальчике, прятавшемся в лесу и видевшем, как его мать бросилась с обрыва и разбилась насмерть.

Конечно, я не могла об этом помнить. Пытаясь найти в памяти прячущегося маленького мальчика, я вижу только бессмысленные обрывки, похожие на прерванный сон. Ты шептала мне на ухо. И это происходило не холодной ночью у воды. Во всяком случае, мы не жили тут зимой, и холодных ночей у воды не проводили. Я никогда не видела напуганного ребенка на мосту посреди ночи – как бы я, в то время совсем маленькая, сама оказалась там? Нет, это была история, которую рассказала мне ты. Как мальчик прокрался среди деревьев, поднял голову и увидел в лунном свете белое как полотно лицо своей матери, увидел, как она, раскинув руки, бросается в тишине вниз, услышал, как оборвался ее крик при ударе о черную воду.

Я даже не знаю, существовал ли мальчик, видевший, как умирает его мать, или ты все придумала.

Я вышла из своей старой комнаты и направилась в ту, которая раньше была твоей, а теперь, судя по всему, ее занимает твоя дочь. Там царил жуткий беспорядок: одежда и книги разбросаны, на полу валяется влажное полотенце, на прикроватной тумбочке грязные кружки, спертый воздух пропитан табачным дымом и приторным запахом увядших лилий в вазе возле окна.

Я машинально начала уборку. Расправила постельное белье и повесила полотенце сушиться в ванной. Я стояла на коленях, вытаскивая из-под кровати грязную тарелку, когда услышала твой голос, и у меня перехватило дыхание.

– Какого черта ты тут делаешь?

Джулс

Я поднялась с довольной улыбкой, поскольку с самого начала знала, что они ошиблись. Я знала: ты не могла умереть. И вот ты действительно стоишь в дверях и велишь мне убираться к чертовой матери! Тебе шестнадцать или семнадцать лет, ты держишь меня за запястье, впившись в кожу накрашенными ногтями. «Я сказала вон, Джулия! Толстая корова».

Улыбка сползла с моих губ, потому что, конечно, это была вовсе не ты, а твоя дочь, которая очень похожа на тебя в том возрасте. Она стояла в дверях, уперев руку в бок.

– Что ты тут делаешь? – снова спросила она.

– Мне очень жаль, – ответила я. – Я – Джулс. Мы не встречались, но я твоя тетя.

– Я не спрашиваю, кто ты, – отозвалась она, глядя на меня, как на идиотку. – Я спросила, что ты тут делаешь? Что ты ищешь? – Она отвернулась от меня и бросила взгляд на дверь в ванную. – Внизу ждут полицейские, – сообщила она и, не дожидаясь ответа, не спеша направилась по коридору, стуча шлепанцами по кафельному полу.

Я пошла за ней.

– Лина, – сказала я и положила руку ей на плечо.

Она дернулась, будто ошпаренная, и резко повернулась, испепеляя меня взглядом.

– Мне очень жаль.

Она опустила глаза и начала тереть то место, до которого я дотронулась. На ногтях у нее был облезший синий лак, а кончики пальцев выглядели так, будто принадлежали трупу. Она кивнула, не глядя мне в глаза.

– С тобой хотят поговорить полицейские, – повторила она.

Лина оказалась совсем не такой, какой мне представлялось. Наверное, я рассчитывала увидеть растерянного ребенка, который отчаянно нуждался в утешении. Но она, конечно, совсем не ребенок, ей пятнадцать лет, а что касается утешения, то оно ей, похоже, совсем не нужно. Во всяком случае, от меня. В конце концов, она же твоя дочь!

Полицейские ждали на кухне, стоя за столом и глядя в сторону моста. Высокий мужчина с седоватой щетиной и рядом с ним женщина намного ниже ростом.

Мужчина сделал шаг вперед, протягивая руку и не сводя с меня пристального взгляда светло-серых глаз.

– Инспектор уголовной полиции Шон Таунсенд, – представился он и протянул руку.

Я заметила, что его пальцы слегка дрожат. На ощупь его ладонь оказалась холодной и сухой, словно принадлежала пожилому человеку.

– Я очень сожалею о вашей потере.

Так странно было слышать эти слова. Их уже произносили вчера, когда приходили сообщить о случившемся. Я сама едва не сказала их Лине, но теперь они звучали по-другому. «Вашей потере». Я хотела ответить, что это слово неправильное. Она не могла «потеряться». Вы просто не знаете Нел, вы не знаете, какая она на самом деле.

Инспектор Таунсенд не сводил с меня взгляда, ожидая, что я произнесу что-то в ответ. Он возвышался надо мной, худой и с таким острым, как бритва, взглядом, что об него, казалось, запросто можно порезаться, если подойти слишком близко. Я продолжала на него смотреть, когда вдруг заметила устремленный на меня взгляд женщины, полный сочувствия.

– Эрин Морган, – представилась она. – Мне очень жаль.

У нее были оливковая кожа, темные глаза и иссиня-черные волосы. Она зачесала их назад, но из-за непокорных завитков на висках и за ушами все равно казалась растрепанной.

– Сержант уголовной полиции Морган будет вашим контактным лицом в полиции, – пояснил инспектор Таунсенд. – Она будет держать вас в курсе расследования.

– А что, ведется расследование? – спросила я непонятно зачем.

Женщина с улыбкой кивнула и жестом пригласила меня сесть за кухонный стол, что я и сделала. Детективы устроились напротив. Инспектор уголовной полиции бросил взгляд вниз и потер правой ладонью левую руку: движения были быстрыми и судорожными – раз, два, три.

Беседу со мной вела сержант Морган, и ее размеренный, спокойный тон никак не соответствовал тому, что она говорила.

– Тело вашей сестры обнаружил в реке мужчина, гулявший вчера рано утром с собакой. – У нее был лондонский акцент и мягкий, обволакивающий, как дым, голос. – Предварительные данные свидетельствуют о том, что она провела в воде всего несколько часов. – Морган посмотрела на инспектора и снова перевела взгляд на меня. – Она была полностью одета, а все имеющиеся травмы получены в результате падения тела в воду с обрыва.