Я прошла в помещение, в котором ты устроила мастерскую. В нем находились оборудование для съемки, экраны, напольные светильники и отражатели, принтер, на полу – стопки бумаг, книг и папок, а вдоль стен расставлены шкафы. И конечно, фотографии. Все стены были сплошь завешаны твоими снимками. На первый взгляд могло показаться, что тебя интересуют мосты: «Золотые ворота» в Сан-Франциско, Нанкинский мост через Янцзы, Виадук Принца Эдварда. Но это только на первый взгляд. Дело было не в мостах и не в восхищении шедеврами инженерной мысли. Посмотрев внимательно, поймешь: тут не только мосты, но и зловещая скала самоубийц Бичи-Хед, лес Аокигахара у подножия горы Фудзи, утес Прекестулен в Норвегии. Места, куда отправляются отчаявшиеся люди, чтобы свести счеты с жизнью. Это – храмы отчаяния.

На стене напротив входа развешаны фотографии Смертельной заводи. Их бесконечно много, заводь снята с каждого мыслимого угла, под всеми возможными ракурсами. Зимой она бесцветная и ледяная на фоне сурового черного обрыва, летом – переливается яркими красками, превращаясь в утопающий в пышной зелени оазис, или, напротив, становится унылой и кремнисто-серой под тяжестью нависших над ней туч. Бесчисленные изображения сливаются в одно, отчего начинает кружиться голова. Я чувствую себя там, на вершине обрыва, будто смотрю вниз, на воду, и меня охватывает непреодолимое желание поддаться искушению забвения.

Никки Сейдж

Кто-то совершал смертельный прыжок в воду с обрыва по своей воле, кого-то с него сталкивали. Если бы спросили Никки – чего никто не собирался делать, потому что ее никто и никогда не слушал, – то она бы ответила, что Нел Эбботт столкнули. Но никто не собирался задавать ей вопросы и выслушивать ее ответы, и говорить ей не имело никакого смысла. Особенно полиции. Даже если бы в ее прошлом и не было проблем с блюстителями закона, она бы все равно не могла говорить с ними об этом. Слишком опасно.

Никки жила в квартирке над бакалейным магазином. В действительности комната была всего одна, а кухня и ванная такие крошечные, что с трудом оправдывали свое название. Жила она более чем скромно, но у нее имелось удобное кресло у окна с видом на город, и в нем она сидела, ела и даже иногда спала, потому что в последнее время страдала бессонницей и особого смысла ложиться не было.

Никки сидела и наблюдала за всем происходящим, а если чего-то не видела, то чувствовала. Она что-то почувствовала еще до того, как над мостом синевой начали мерцать звезды. Она не знала, что это Нел Эбботт, во всяком случае сначала. Люди думают, что виде́ния бывают четкими и ясными, но это далеко не так. Никки знала только одно: кто-то снова оказался в воде. Она сидела без света и смотрела: вот мужчина с собаками побежал наверх по ступенькам, затем приехал автомобиль. Не полицейская машина, а самая обычная, темно-синяя. Детектив Шон Таунсенд, подумала она, и была права. Он и мужчина с собаками направились вниз по ступенькам, а потом появилась толпа полицейских на машинах с включенными мигалками, но без сирен. В них не было смысла. Все уже произошло.

Когда встало солнце и она отправилась за молоком и газетой, все только и обсуждали случившееся – второй раз за год. Но когда Никки услышала, что это была Нел Эбботт, она уже знала: второй случай не похож на первый.

Она даже подумывала, не пойти ли к Шону Таунсенду и сразу ему об этом сказать. Но, каким бы приятным и вежливым молодым человеком он ни был, он служил в полиции и оставался сыном своего отца, так что доверять ему не следовало. Никки не стала бы даже думать об этом, не относись она к Шону с симпатией. Он сам пережил ужасную трагедию и бог знает через что прошел, и еще он был добр к ней – единственный, кто отнесся к ней по-человечески во время ареста.

Вообще-то второго ареста, если быть честной. Он случился лет шесть или семь назад. После первого обвинения в мошенничестве она не оставила свою практику, но ограничила ее старыми проверенными клиентами и представительницами сообщества ведуний, которые изредка появлялись, чтобы отдать дань памяти Либби, Мэри и вообще всем утопленницам. Иногда она гадала на картах Таро – пару раз за лето; время от времени ее просили связаться с умершим родственником или одним из утопленников. Долгое время она не афишировала свою деятельность и никаких услуг сама не предлагала.

Но потом ее пособие сократили во второй раз, и Никки решила: надо что-то делать. Один из ребят, работавших в библиотеке на общественных началах, помог ей создать сайт, предлагавший сеансы гадания по 15 фунтов за полчаса. Вполне приличная такса, учитывая, что Салли Морган из телевизора была такой же ясновидящей, как задница Никки. При этом та просила за сеанс в двадцать минут целых 29 фунтов 99 пенсов, причем за эти деньги общалась не сама – всю работу выполнял кто-нибудь из ее «команды медиумов».

Сайт проработал всего несколько недель, а потом в полицию обратился сотрудник управления торговых стандартов и обвинил ее в «непредоставлении письменного отказа от ответственности за возможные последствия, предусмотренного Положениями об охране интересов потребителей». Положения об охране интересов потребителей! Никки заявила, что понятия не имела о необходимости этих документов, но в полиции на это возразили, что закон изменился. А откуда, поинтересовалась она, ей было об этом знать? Что, понятно, всех безумно развеселило. Мол, разве вы не должны были об этом знать? Или вы можете заглянуть только в будущее, но никак не в прошлое?

И только инспектор уголовной полиции Таунсенд – в то время простой констебль – не смеялся вместе со всеми. Он был добр и объяснил, что это связано с новыми правилами ЕС. Правила ЕС! Защита прав потребителей! Было время, когда людей, подобных Никки, привлекали к ответственности (преследованию) по Закону о колдовстве и Закону о лже-медиумах. Теперь же их судьбой распоряжаются европейские бюрократы. Как же низко пали сильные мира сего!

После этого Никки закрыла сайт, зареклась иметь дело с новыми технологиями и вернулась к прежнему порядку ведения дел, но сейчас клиентов практически не осталось.

Надо признать, что смерть Нел выбила Никки из колеи. Она плохо себя чувствовала. Не виноватой, нет, потому что ее вины в этом не было. И все же она продолжала задаваться вопросом: не слишком ли она разоткровенничалась, не слишком ли много рассказала. Но не она положила этому начало. Нел Эбботт уже играла с огнем – она была одержима рекой и ее тайнами, а ничем хорошим подобная одержимость не заканчивается. Нет, Никки никогда не предлагала Нел искать неприятности, она лишь указала ей нужное направление. И потом, разве она не предупреждала ее? Проблема в том, что никто ее не слушал. Никки говорила, что в городе есть люди, которые проклянут ее, едва завидев, – так было всегда. Но никто не хотел ничего слышать и знать, разве не так? Никому не нравилась мысль, что вода в реке отравлена кровью и болью несчастных женщин, подвергнувшихся преследованию; они пили эту воду каждый день.

Джулс

Ты ничуть не изменилась. Мне следовало это знать. И я это знала. Ты любила Милл-Хаус и воду и была одержима теми женщинами, их поступками и оставленными ими близкими. А теперь еще и это! Если честно, Нел, неужели все так далеко зашло?