В тот страшный день Никита проснулся раньше всех. В стане еще спали, когда он прервал сон одного из своих сотоварищей:

– Моисей, вставай. Пора. Поутру самая рыба.

Чернявый красавец угр протер глаза, распахнул длинные ресницы, полусонным взглядом глянул на Никиту:

– Вот неугомонный. Пойдем, раз уговор был.

Молодые дружинники взяли червей, удочки, большую корзину из ивовых прутьев и быстрым шагом направились к реке. Уж больно хотелось сделать князю приятное. Борис, после получения вести о кончине отца, впал в уныние: мало ел, много молился. Ближние беспокоились о его здоровье, боялись, как бы не извел себя голодом сын Владимиров. Сказанные им накануне слова о том, что неплохо было бы откушать ушицы, порадовали дружинников, потому и решили Никита и Моисей Угрин отправиться на рыбалку.

Мимо спящих дружинников пробрались к краю стана. Дозорный, широколицый детина, с копьем в руках, сидел, прислонившись спиной к дереву. Его громкий храп был слышен издалека. Никита кивнул на спящего:

– Ишь, Ероха словно медведь рычит.

– Такой сторож всю дружину прорычит, если враг нагрянет.

– А кого бояться? Печенегов в степь отогнали, со Святополком мир. На своей ведь земле, не на чужой.

– И то верно, – согласился Моисей. – Пойдем твое местечко рыбное искать.

Торопша, перед уходом в Киев, подсказал уловное место неподалеку от стана. Его Никита отыскал по старому ветвистому вязу с засохшей макушкой. Место и вправду было неплохое. По обе стороны от места расположения воинского стана начинались прибрежные заросли: деревья теснили кустарники к воде, а те наползали на осоку. Здесь же пологий спуск был свободен от растительности. Прогалина шириной в три шага вела к тихой заводи.

Утро выдалось спокойное, безветренное. Река, словно стеснительная девица, прикрылась от взора парней легким туманцем. Спряталась, да ненадолго. Из-за горизонта, разгоняя сумрак, выглянуло солнце, протянуло руки-лучи меж деревьев, сорвало покров, обнажило гладкое водяное тело. Лишь изредка, потревоженное рыбами, оно вздрагивало, морщилось, мелкая волна шла кругами. Никита ждал хорошей рыбалки, и она удалась. Вскоре в корзине барахтались голавли, плотва, пара карасей и зубастая щучка. Поплавки из древесной коры то и дело погружались в воду. Рыбалка увлекла так, что оба забыли об утренней молитве, а за опоздание христолюбивый князь мог и пожурить. Никита и Моисей надеялись рыбой задобрить и без того отходчивого Бориса. Воины на подъем легки, сборы были недолгими. Моисей собрался раньше, неспешно стал отходить от реки. Никита быстро намотал лесу из конского волоса на удилище, зацепил за него крючок, взял в руки корзину и замер… Только теперь он заметил на реке три ладьи. Две из них подплывали к стану, третья причалила к берегу раньше. Никита увидел, как из нее выпрыгивают вооруженные воины. Такое поведение гостей не предвещало ничего хорошего. Никита, не отрывая взгляда от ладей, обратился к сотоварищу:

– Моисей, смотри!

Угр подошел, посмотрел на реку.

– Неужто враги? Скорее! Бежим в стан!

Неожиданно за спиной послышался конский топот, между деревьев мелькнули всадники. Никита бросил уду и рыбу на землю, схватил Моисея за руку, потянул в кусты. Конные воины проскакали мимо, их было не менее двух десятков, и они направлялись к стану. Борисовы дружинники дождались, когда всадники проскачут, побежали следом.

Уже на подходе услышали крики и звон мечей. Опасения подтвердились – гости оказались врагами. Когда Никита и Моисей достигли стана, все было кончено. То, что они увидели из зарослей, потрясло их молодые души. Стан был усеян трупами. Между потухшими кострами, шалашами и редкими шатрами лежали окровавленные тела воинов Бориса, в большинстве без доспехов и оружия. Они не ожидали нападения, а потому не сумели дать достойного отпора и защитить своего князя. Все рассчитали лиходеи, действовали наверняка, знали: в ночи можно побить своих людей и упустить князя, – потому и ворвались в стан с рассветом. Из всех дружинников остался только Угрин Георгий, старший брат Моисея Угрина, храбрый и опытный боец, верный сотоварищ князя. Он-то и пытался прикрыть израненного господина.

Они стояли у входа в княжеский шатер. Сам шатер зиял дырами, видимо, злодеи распороли мечами и ножами ткань и вошли внутрь. То, что происходило внутри, Никита не ведал, но Георгию удалось вырваться из него вместе с Борисом. Князь, высокий и стройный, ссутулился, повис на плече угрина, темно-русые волосы и белая рубаха в крови, лицо бледное, в карих глазах обреченность, обрамленные жидкими юношескими усиками и бородкой губы едва заметно шевелились. Борис творил предсмертную молитву. Никита подметил, что он не в доспехе и без оружия, а ведь должен был успеть приготовиться. Убийцам, прежде чем они добрались до шатра, надо было расправиться с дружинниками. Выходит, не стал князь бороться за свою жизнь, не взял в руки оружия, не стал спасаться бегством. Такая покорность судьбе умелого воина была выше его понимания. А может, все же не успел? Он не знал, какие мысли были в голове Бориса, но Георгий явно не собирался сдаваться на милость победителей. Придерживая одной рукой князя, угрин отбивался саблей от мечей и копий противников.

Моисей рванулся было на помощь, но Никита навалился сверху, придавил к земле, зажал рот, зашептал:

– Тише. Им не поможешь и себя погубишь.

Моисей извивался, пытался вырваться, но Никита, несмотря на меньший возраст, был крупнее и сильнее. Угр сопротивляться перестал, его взор был устремлен в сторону стана, туда, где погибал брат. Схватка между Георгием и его противниками еще продолжалась, ему даже удалось ранить в ногу одного из злодеев, но исход был предрешен.

Хриплый голос поторопил:

– Кончайте их, Святополк вестей ждет!

Голос исходил от пожилого воина на гнедом в яблоках жеребце. Всадник находился в двадцати шагах от места, где притаились Никита и Моисей. Никита хорошо рассмотрел плотного, краснолицего и седоволосого бородача с мясистым носом, судя по приказам, которые тот выкрикивал время от времени, предводителя. Он вспомнил, что видел его раньше. Это был прежний ростовский воевода Путята, иначе Путша. Никита знал, что Борис порицал воеводу за излишнюю жестокость, отчего Путша, с позволения Владимира, покинул молодого князя и поселился в Вышгороде, где и сошелся со Святополком. Обида воеводы усилилась, переросла в ненависть, и теперь выдался случай отомстить. Снедаемый нетерпением воевода соскочил с коня, отдал повод стоявшему рядом воину, а затем вновь обратился к тем, кто окружил Бориса и Георгия:

– Быстрее! Чего медлите!

Подчиненные поспешили исполнить повеление. Князь и Георгий рухнули на землю. Даже мертвым Угрин остался верен господину: закрыл князя собой.

Моисей, видя смерть брата, уткнулся лицом в траву. Его тело содрогалось, пальцы скребли землю.

– Ничего, мы им еще отомстим, дай время! – тихо произнес Никита и прикрыл голову угрина рукой, не давая ему возможности видеть, что происходит около княжьего шатра. А происходило страшное…