Никита промолчал, отвел взгляд.

– Молви, не таись, я тебе не враг. Чего на стену смотреть, она тебе не поможет, а я, может, чем и смогу. Расскажешь, самому легче станет, уж ты мне, старику, поверь.

Не отрывая взгляда от бревенчатой стены, Никита заговорил. Перед глазами стали протекать события минувшего времени. Память отбросила его на четыре года назад. В тот год, в возрасте сорока восьми лет, скончалась княгиня Анна – сестра константинопольских императоров и жена великого князя Владимира Святославовича. Таисия, мать Никиты, была покойнице ровесницей, своеземкой и подругой и как подруга отдала ей последние почести: помогла омыть и обрядить тело, пришла на похороны. Взяла с собой Никиту и его двоюродника Мечеслава-младшого, иначе прозванного Витимом. После погребения Анны в каменном храме Успения Пресвятой Богородицы случилось убитому горем киевскому князю увидеть в толпе горожан Таисию. Седой, сухощавый, осанистый, грустный очами Владимир Святославович прошел было мимо, но остановился, признал гречанку. Горестно произнес:

– Вот и остался я без моей Аннушки… Она перед смертью все Царьград вспоминала, братьев, усопших отца с матерью. Скучала, голубка, по родной земле…

Таисия молча утерла слезу.

– Знаю, любила ты ее… И она за тебя о помощи просила, когда муж твой от печенегов пал. Славный был воин, я его в дружину принял и мечом одарил. Давно это было. – Владимир кивнул на Никиту и Витима. – Чада твои?

Таисия разъяснила:

– Это сын Никита, а это родич Мечеслава, в честь него названный.

– Тебе при Аннушке работа была в моих палатах, и ныне приходи, без дела не останешься. Будет чем кормиться. И отроков с собой приводи. С Борисом и Глебом будут делу воинскому и грамоте учиться, веру греческую познавать. Сыны мои смышлеными и боголюбивыми растут, на них у меня вся надежа. Возмужают, понадобится им дружина верная…

С той горестной поры Витим и Никита стали сотоварищами княжеским сынам. Дети Владимира приняли их, даже несмотря на то что Никита заметно уступал в возрасте. Особенно сын Таисии подружился с младшим, Глебом. Время шло, минуло четыре года, молодые князья время от времени уезжали в свои уделы: Борис в Ростов, Глеб в Муром. Владимир позаботился о многочисленных чадах, Ярославу дал Новгород, Изяславу – Полоцк, Мстиславу – Тмутаракань, Судиславу – Псков, не обидел и других сыновей. Никита оставался в Киеве: у дитя дружинника удела не было. Из Киева отправился он и в свой первый поход. В начале лета из Дикого Поля к кону Руси подошли печенеги. Поговаривали, что случилось это по наущению польского князя Болеслава, ведь он и прежде призывал кочевников в помощь против Киева. Позапрошлым летом поляки вместе с немцами и печенегами вторглись в пределы Руси и разорили пограничные земли, но поход закончился ссорой между союзниками. Болеслав даже велел своим воинам перебить печенегов. Ныне прежние обиды забылись. Навредить, разорить, ослабить Русь, подмять ее под себя желали не только печенеги и Болеслав, имелись и иные злопыхатели: император Священной Римской империи Генрих, а сильнее всех папа римский Бенедикт. Немалая опасность грозила Руси со стороны запада. Латиняне мечтали распространить свое влияние на Русскую землю, вытеснить за ее пределы идолопоклонничество, а более православие, кое пришло от греков. Рим и Константинополь все больше отдалялись друг от друга в вопросах богослужения, в разногласиях рождалась ненависть друг к другу, которую латиняне перекинули и на Русь, и это чувство будет подогреваться ими не одно столетие… Ныне им удалось обратить в свою веру, зачастую огнем и мечом, некоторые славянские племена и их правителей, пришло католичество и в Польшу. Мало того, посылали они к печенегам миссионера Бруно, благодаря которому Болеслав обрел в степняках будущих союзников. На них-то и послал Владимир сына Бориса. Никита уговорил молодого князя взять его с собой. Таисии не удалось остановить чадо ни слезами, ни мольбами. Одно успокоило мать – с Никитой уходил старый воин и соратник ее мужа Торопша. С ним и отпустила. Разве удержишь птенца в гнезде, если он научился летать? Разве заставишь молодца сидеть дома, если он почувствовал силу? Ее-то, силушку, Никите не терпелось испытать на поле брани, да еще отомстить печенегам за смерть отца.

С малых лет он помнил рассказ Торопши о том, как, будучи в дозоре, два десятка воинов под рукой Мечеслава обнаружили отряд из полусотни печенегов и внезапно на него напали. Печенеги бежали, оставив на месте схватки десяток убитых. Двоих степняков русским порубежникам удалось пленить. От них-то и узнали, что это был передовой отряд, а за ним идет огромное печенежское войско. Пока допрашивали пленных, печенеги вернулись. Теперь их было более сотни. Мечеслав приказал Торопше и еще двум соратникам дать знак дымами и скакать в Белгород, чтобы сообщить о появлении большого печенежского войска… Город печенегам взять не удалось, степняки ушли без большой добычи. Случилось это благодаря порубежным воинам во главе с Мечеславом. Торопша нашел его обезглавленное, унизанное стрелами тело и привез в Киев… Еще Никита помнил, как мать Таисия ругала Торопшу за этот рассказ, корила, что поведал о страшной смерти отца малому дитю. Торопша ответствовал: «Пусть знает, что такое война! Пусть набирается злобы на врагов, кои убили Мечеслава! Придет время, и сын отомстит за отца!»

Сразиться с убийцами отца Никите не пришлось. Кочевники боя не приняли, с малым полоном и скудной добычей возвратились в степь. Войско Бориса, большую часть которого составляли бывалые дружинники Владимира, повернуло назад. До Киева не дошли. В стане на реке Альте их застала печальная весть: в середине лета, в селе Берестове, почил в бозе великий князь Киевской Руси и ее креститель Владимир Святославович. Стало известно и то, что в стольном граде сел туровский князь Святополк. И вроде бы правильно сел, да только неугоден был старший сын Владимиру, как и еще один потомок Рюрика – новгородский князь Ярослав. И тот и другой пошли против родителя: решили обособиться, стать самовластными князьями, отринуть опеку великого князя. Захотелось им отломить кусок от обширного пирога Русской земли, земли, которую по крохам, зачастую через кровь, собирали прежние правители. Мало того, тайно зарились чада и на Киев, на отцов стол. За это Владимир посадил Святополка, его жену – дочь польского князя Болеслава и ее духовника, бывшего кольбергского епископа Рейнберна, в темницу, а против Ярослава собирался идти войной. Было приказано мостить мосты и готовить пути для похода на Новгород. Смерть великого князя отвела эту междоусобную бойню, но привела к другой. Будучи живым, Владимир не видел опоры в старших сыновьях, потому обратился к младшим, которых и без того любил более всех. Глеба, а прежде всего Бориса метил он вместо себя. К этому подталкивал его советник Анастас, которого князь приблизил со времени взятия русской дружиной Херсонеса. Ему было выгодно, чтобы в Киеве сел молодой неопытный правитель греческой веры и к тому же сын высокородной христианки, а не дети от языческих браков, которым могла прийти в голову мысль вернуть старых богов или принять латинскую веру. Знал ромей, что в этом случае ему не видать прежнего почтения. Ведали об этом намерении Владимира и многие дружинники в войске Бориса, потому и уговаривали ростовского князя идти на Киев и отнять стол у Святополка. Борис против брата идти отказался. Душа христианина и доброго человека противилась неправильному, неугодному господу поступку. Кроме того, был обычай, по нему старший наследовал стол отца, и нарушение его могло не понравиться киевлянам, а без поддержки горожан, одной только силой долго не усидишь. Могли воспротивиться и жители других городов. Понимал Борис и то, что, став великим князем, наживет он себе врагов среди братьев, прежде всего Святополка с тестем Болеславом и Ярослава с новгородцами и варягами. Будучи разумным, князь Борис сознавал никчемность такой затеи и направил к брату людей сказать, что признает его за старшего и хочет жить с ним в мире. Святополк прислал ответ, в котором говорил о любви к младшему и обещал прибавить земель к уделу. Борис письму обрадовался, словам брата поверил, воинов подле себя боле не держал. Владимировы дружинники стали расходиться. Вои любят удачливых князей. Святополк оказался удачливым и расторопным. Владимир в конце своего пути смягчился и, не желая вражды с Болеславом, дал Святополку в удел Вышгород, чтобы жил под присмотром и боле не замышлял против родителя. От Вышгорода до Киева рукой подать. Оказалось, что и от князя в немилости до князя великого тоже. Святополк, узнав о смерти отца, времени не терял и ныне стал старшим в Русской земле. Нерешительный Борис остался с тем, что имел прежде. Что ж, ростовскому князю хватит и своей малой дружины. Иногородние разбрелись, иноземцы – угры, варяги, болгары и другие – подались кто на родину, а кто наниматься в дружину к новому великому князю Святополку. С ними потянулись к столице и киевляне. Ушел и Торопша. Звал с собой Никиту, но тот отказался, решил остаться с Борисом, которого уважал, старался ему подражать и почитал за старшего брата. С первого дня знакомства пришелся ему по сердцу молодой статный князь: добродушный, умный, умелый в обращении с оружием, лихой наездник. Борису Никита доверял, а тот говорил, что все сладится миром, собирался в ближайшие дни отправиться к брату в Киев, а затем к себе в Ростов. Молодость доверчива, обмануть легко. Святополку, впрочем, как и Ярославу, не нужны были те, кто мог посягнуть на место великого князя. Жадные до власти люди, во все времена и во всех землях, избавлялись от тех, кто может на нее покуситься или мешает ее достичь, будь то родители, братья, сестры или дети. Не миновала сия участь и Руси. Нашлись рядом со Святополком и подстрекатели, эти настраивали князя против брата Бориса, советовали поскорее лишить его жизни, нашептали, что тот только прикидывается тихим и добродушным, шлет уважительные письма, а сам тайком собирается подослать к нему убийц. Семя, упавшее в плодородную почву, дает росток. Подлое слово, зароненное в душу Святополка, родило зло…