попадалось у них на пути. Доверие. Чувство безопасности. Любовь к отцу. Все опоры. И когда они рушились, на обломках вырастал страх. А вдруг правда? Вдруг и мальчик в аквапарке, и дядя Игорь, и двойняшки умерли из-за меня? Хотя до рассказов отца я даже не знала, что их больше нет.

Сейчас странно и страшно думать, что мы с Изи давились смехом, слушая про зарубленных детей. Но это правда, и ее не вычеркнуть. Наверное, брат смеялся, потому что считал отца пьяным вруном. А я смеялась для него, для Изи, стараясь поддержать его неверие.

Как ни старался, отец ни в чем не мог убедить Крис. Она ругалась, призывала его меньше пить и грозила разводом, а потом ныряла обратно в дела: дизайн-проекты, домашние хлопоты, наши с Изи оценки. Ей было не до спивающегося мужа. Она не понимала, насколько глубоко в нем укоренилась вера в проклятие.

А потом бабахнуло.

В начале марта мой класс, третий «А», собрался в поездку в Москву. Экскурсии, кукольный театр Образцова, ночевка в гостинице — все были невероятно взбудораженны и, деля шкуру неубитого медведя, обсуждали, кто с кем будет жить и сводят ли нас в «Макдоналдс». Большинству учеников разрешили поехать, за бортом остались лишь четверо. И я — среди них. Среди «нищебродов», как называли их остальные, то есть тех, чьи родители не смогли найти денег на поездку. Правда, в моем случае причина была иной. Отец ни в какую не хотел отпускать меня в двухдневное путешествие. Он долдонил, обдавая запахом перегара: «Нельзя. Тебе нельзя туда. Ты не такая, как они. Может что-то случиться». Я упрашивала, потом плакала. Крис немножко поуговаривала отца, да и плюнула. А накануне поездки, в пятницу, я случайно подслушала разговор Ксюши и других девчонок.

К тому времени Ксюша меня уже ни в грош не ставила, но это я вижу сейчас, а тогда принимала ее подколки, тычки и обзывательства за проявление дружбы. Отвратительно вспоминать об этом, но я хвостиком вилась за Ксюшей и ее настоящими подружками: делала за них домашку, угощала на все карманные деньги и считала, что вхожу в банду самых крутых девчонок — в «Восьмерку», потому что нас было восемь. Как оказалось, никакой «Восьмерки» не существовало. Была только «Семерка».

После физры я скрылась в кабинке туалета, чтобы поплакать. Учительница Ирина Владимировна с какой-то стати решила, что будет здорово весь урок протрещать про Москву: она, видите ли, там училась в институте, это было самое прекрасное время в ее жизни, и в те далекие годы ей грезилось куда лучшее будущее, чем школа в Краськове. В общем, Ирина Владимировна хорошо экономила на психотерапевте, изливая нам душу. Ее рассказы о Москве и общее радостное предвкушение заставили меня почувствовать себя чужой — еще более чужой, чем раньше.

Я сидела на унитазе и растирала по лицу слезы, когда услышала Ксюшин голос:

— Везуха, что психичка не едет, — сказала она. — Достала уже. Ага!

Я замерла. Даже влага застыла на щеках.

— Ага! — подтвердила Аня, с которой Ксюша сидела за одной партой. — Гриппка-задрипка. — Она с удовольствием ввернула обидную рифму.

— Не, слушай, — заговорила Викуся, главная шутница в компании, — плохо, что она не едет.

— Чего-о-о? — протянула Ксюша.

— Того-о-о, — передразнила Викуся и сразу, пока ее слова не приняли за чистую монету, захихикала: — Кто за нас везде платить будет? Покупать все, что захотим? Эта дура всегда такая: ой-ой-ой, дайте то куплю, дайте се куплю, только дружите со мной.

Девчонки подхватили: ой-ой-ой, хи-хи-хи, хе-хе-хе. Будто маленькие злые феи слетелись на пикник.

— О, придумала! — приободренная общим смехом, продолжила Викуся. — Пускай она нам заплатит. Ну, за то, что не едет. Сделаем вид, типа мы такие обиделись. Типа: ты че, нас бросила? Пускай купит нам подарочки.

— Лак для ногтей! — выпалила Машка. — Как у Федотовой. Который с трещинками.

— А еще можно подложить ей в рюкзак собачьи какашки, — встряла Жанка, она всегда была странная: ей хотелось грязно унижать людей. — А че? Она ваще не пикнет. А можно и на башку высыпать! — Жанка заржала.

— Фу-у, — пропищали сразу несколько голосков.

— Короче, подарочки — это да-а, это хорошо. Ага! — подвела итог Ксюша. — Надо психичке сказать… приказать, чтоб купила нам… купила нам… — Она задумалась.

Я рывком распахнула дверь и на негнущихся ногах прошла мимо них — мимо Ани, Викуси, Машки, Жанки, Ксюши, молчаливых Алены и Снежки. Там были и другие девчонки, из нашего класса и из параллельного, вообще в туалет набилось много народу, но четко я видела и слышала только «Семерку».

Заметив меня, бывшие подруги притихли, чуть-чуть смущенные, но готовые засмеяться, как только одна из компании прыснет первой. На лицах застыло ожидание.

Я хотела уйти, просто уйти, а уж потом провалиться сквозь землю, но вдруг остановилась на пороге и просипела:

— Чтоб вы сдохли. Прямо завтра. В этой дебильной поездке!

Пару секунд слова висели в воздухе, как висит, бывает, воронье карканье. А потом Ксюша громко фыркнула, словно отдавая приказ, и все покатились со смеху.

Это был последний раз, когда я их видела.

Ранним утром автобус с одноклассниками выехал из поселка. Он успел проползти несколько километров по дороге, стиснутой мрачным ельником, когда раздались выстрелы. «Группа неизвестных лиц», как потом говорили в новостях, прошила автобус автоматной очередью. Многих ранило осколками оконных стекол, некоторые везунчики не пострадали, а семь учениц получили смертельные ранения и умерли на месте. Кто и зачем напал на школьников, осталось невыясненным. Поговаривали, что отец Жанки, крупный бизнесмен, был замешан в торговле людьми, и убийство дочери — месть тех, кому удалось сбежать из рабства. Но в школе сделали свои выводы. Когда мы с Крис пришли на церемонию прощания, выжившие одноклассники принялись показывать на меня пальцами и кричать, а потом бросились врассыпную. Толпа колыхнулась, полетели под ноги букетики гвоздик. Ирина Владимировна чеканным шагом двинула ко мне, хотя ее взгляд стремился ускользнуть от моих глаз.

— Уведите ее отсюда, — сказала она Крис.

— Почему? Что происходит? — Мачеха нахмурилась и стиснула мое плечо.

— Да уйдите же! — сквозь зубы продребезжала учительница. — Не видите, она пугает детей!

О, я пугала не только детей. От Ирины Владимировны, от всех вокруг, кроме Крис, удушливо несло страхом. Будь их воля, они закричали бы: «Ведьма!» — и потащили бы из школы парты и стулья, чтобы сложить костер. Все уже знали о том, что я сказала накануне поездки. И не просто «по слухам». Одна девчонка в тот день снимала себя — уж не знаю, зачем ей понадобилось видео из туалета, — и случайно записала мои слова. Показала