– А мне показалось, что вы сказали…

– Это был только предлог. Меня утомила вечеринка, я очень устал. Мне всегда скучно на вечеринках.

Прислушиваясь к звукам своего голоса, Ной с удовлетворением отметил, что именно так и должен звучать голос человека, умудренного житейским опытом и пресыщенного разгульными пирушками. «Именно такого тона и нужно держаться, – решил он. – Быть утонченно вежливым, холодным, делать вид, что меня слегка забавляет эта девчонка».

– А мне вечеринка показалась очень приятной, – серьезно сказала девушка.

– Да? – небрежно бросил Ной. – Признаться, ничего приятного я не заметил.

«Вот так и нужно, – с мрачным удовольствием повторил про себя Ной. – Нужно нападать, а не обороняться». Он будет отчужденным, немного рассеянным, холодно-вежливым, как английский аристократ после ночного кутежа. Это поможет ему убить сразу двух зайцев. Во-первых, он ни единым словом не предаст своего друга; во-вторых (при этой мысли Ной ощутил приятный трепет ожидания, хотя и отягченный укором совести), и во-вторых, какое впечатление произведет он своими редкими, незаурядными качествами на эту маленькую секретаршу из Бруклина!

– Прошу прощения, что обманом вытащил вас под дождь, – извинился Ной.

Девушка посмотрела по сторонам.

– А дождя-то вовсе и нет, – деловито ответила она.

– Да? – Ной только сейчас обратил внимание на погоду. – Совершенно верно. – Он чувствовал, что взял правильный тон.

– Что же вы теперь намерены делать? – спросила девушка.

Ной впервые в жизни пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Прогуляюсь. (Ной подумал, что и говорит-то он теперь совсем, как герои Голсуорси.) Я часто гуляю по ночам. Очень приятно пройтись по безлюдным улицам.

– Но сейчас еще только одиннадцать часов! – воскликнула девушка.

– Да? Совершенно верно, – согласился Ной и решил, что больше повторять это выражение не следует. – Если хотите вернуться в комнату…

Хоуп заколебалась. С туманной реки долетел низкий, дрожащий гудок, и Ной почувствовал, как этот звук ударил по его напряженным нервам.

– Нет, я пройдусь с вами, – ответила девушка.

Стараясь не касаться друг друга, они пошли рядом по обсаженной деревьями улице вдоль реки. Среди берегов, окутанных туманной дымкой, мрачно чернел Гудзон, дыша весной и солью, принесенной с моря в часы полуденного прилива. Далеко к северу цепочка огней, повисших высоко над водой, обозначала мост в Джерси, а крутые, каменистые берега по ту сторону реки вздымались черными громадами, напоминая средневековые замки. Улица была безлюдна. Лишь иногда, шипя шинами, проносилась машина, и в свете фар и ночь, и река, и сами они, медленно бредущие под усеянными молодыми почками ветвями, казались какими-то призрачными и таинственными.

Не произнося ни слова, они шли вдоль реки, и только смелый стук их одиноких шагов нарушал тишину. «Три минуты молчим, – думал Ной, рассматривая свои ботинки. – Четыре минуты… Пять…» Его охватило отчаяние. В самом их молчании заключалась греховная близость; в их гулко звучавших шагах, в том, как они старались сдерживать дыхание и не коснуться друг друга плечом или локтем, когда спускались вниз по неровной мостовой, угадывались страстное желание и нежность. Молчание превращалось во врага, в предателя. Ной чувствовал, что если оно продлится еще хотя бы миг, эта спокойная девушка, которая и сейчас уже шагает с ним рядом с таким коварным видом, словно о чем-то догадывается, поймет все. Если бы он сейчас взобрался на парапет, отделяющий улицу от реки, и произнес часовую речь о своей любви, и то она не могла бы понять его лучше.

– Нью-Йорк должен пугать девушку из провинции, – хрипло пробормотал Ной.

– Нет, – отозвалась она, – меня город не пугает.

– Все дело в том, – в отчаянии продолжал Ной, – что Нью-Йорк слишком переоценивают. Он подобен человеку, который изо всех сил пытается изображать из себя закоренелого космополита, а на самом деле перманентно остается провинциалом. – Ной улыбнулся, радуясь, что употребил это слово – «перманентно».

– Я с вами не согласна, – возразила девушка. – Нью-Йорк, особенно после Вермонта, вовсе не кажется мне провинциальным.

– О!.. – Ной покровительственно рассмеялся. – Вермонт!

– А где вам пришлось побывать? – поинтересовалась она.

– В Чикаго, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско… Всюду. – Ной небрежно махнул рукой с видом повидавшего белый свет человека, давая понять, что он назвал лишь первые пришедшие ему на ум города, а если бы он вздумал привести весь список, то в нем, несомненно, оказались бы и Париж, и Будапешт, и Вена.

– И все же, – продолжал Ной, – я должен признать, что в Нью-Йорке есть красивые женщины. Да, да, есть очень привлекательные, хотя держатся и одеваются несколько вызывающе. «Ну вот, – удовлетворенно подумал он, – кажется, я и на этот раз неплохо сказал», – но все же с беспокойством взглянул на девушку.

– Особенно интересны американки, когда они молоды. Зато с годами… – Ной снова попытался пожать плечами, и снова ему это удалось. – Лично я предпочитаю европейских женщин, не слишком молодых, но и… Они особенно хороши в том возрасте, когда американки уже превращаются в расплывшихся ведьм, готовых с утра до вечера сидеть за картами.

Ной с некоторой тревогой искоса взглянул на девушку, но выражение ее лица не изменилось. Она отломила ветку от куста и рассеянно вела ею по каменному парапету, словно размышляя над его словами.

– А европейская женщина в этом возрасте уже знает, как нужно обходиться с мужчинами… – продолжал Ной. Он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь припомнить какую-нибудь знакомую европейскую женщину. Вот, например, та пьянчужка, которую он встретил в баре в день смерти отца. Возможно, это была полька. Правда, Польша не бог весть какая романтическая страна, но это уже Европа.

– И как же европейская женщина обходится с мужчинами? – спросила девушка.

– Она умеет покоряться… Женщины утверждают, что у меня средневековые взгляды… («О друг, друг, сидящий сейчас за пианино! Прости меня за эту кражу. Как-нибудь я возмещу ее тебе!»)

С этой минуты беседа потекла свободнее.

– Искусство? – разглагольствовал Ной. – Я не согласен с современным представлением о том, что тайна искусства непостижима, а художник – это ребенок, с которого едва ли можно что-нибудь спрашивать. Женитьба? Женитьба – это печальное признание человечеством того факта, что мужчины и женщины не знают, как им ужиться в одном мире. Театр? Американский театр? Конечно, как и у всякого бойкого ребенка, у него есть кое-какие положительные качества. Но рассматривать театр серьезно, как форму искусства двадцатого века… – Ной надменно засмеялся. – Нет уж, подавайте мне лучше Диснея.

Тут обнаружилось, что они прошли вдоль мрачно катившей свои волны реки тридцать четыре квартала, что уже поздно и что снова начал накрапывать дождь. Прикрыв ладонью спичку, Ной взглянул на часы. Он стоял совсем рядом с девушкой, вдыхая аромат ее волос, смешанный с запахом реки. Ной вдруг решил не говорить больше ни слова. Слишком мучительно было вести этот пустой разговор, слишком противно было изображать из себя искушенного в жизни скептика-дилетанта.