Во сне опытные руки женщины гладили его грудь, затем живот, пока она не ощутила тяжесть этого человека на себе. Но он отвел ее руку в сторону и стал целовать ее живот, опуская черноволосую голову все ниже и ниже и царапая ее нежную кожу колючей щетиной. Затем он стал ласкать ее языком.

Женщина во сне выгибала от наслаждения спину и стонала, а девочка металась головой по подушке и вскрикивала — она хотела позвать маму. Но этот сон никак не удавалось сбросить, и девочка была полна непонятного страха. Одеяла свалились на пол, этот приглушенный звук разбудил ее, и она села в кровати. В пустой комнате раздалось только одно слово.

— Ральф! — простонала она.

Это был голос Беатрис.

Улегшись снова, я отвернулась к стене и сразу заснула. Снов я больше не видела. Но утром я взглянула на потолок и стены моей спальни, как будто никогда не просыпалась здесь прежде. Сама не знаю почему, я ожидала увидеть над головой огромный балдахин. Я едва могла узнать свою комнату, я не узнавала себя.

Я знала, что видела ночью какой-то сон, но помнила только то, что мне совсем не было страшно. Ужас каким-то странным образом перешел в наслаждение. Я видела свою подушку на полу и сброшенное одеяло. Это означало, что я металась и беспокоилась во сне, но страха я не могла припомнить. И мне пришла в голову мысль, что страха не было потому, что я встретила человека по имени Каллер, человека с самой теплой на свете улыбкой и самыми добрыми глазами.

Я знала: что бы он ни сделал, он делал это с любовью.

Я подняла с пола подушку и засунула ее под голову. Раздался стук в дверь, и кухарка принесла мне утренний шоколад. Я медленно выпила его, глядя через окно на утреннее небо.

Вчерашний туман исчез, и вместо него по небу плыли легкие полосы светлых облаков. Солнце светило сквозь них ярко и весело. Наконец-то дядя Джон почувствует вкус любимого им английского лета, подумала я с радостью, но тут же скорчила легкую гримаску неудовольствия. Я вспомнила вчерашний вечер.

Должно быть, он сердится на меня из-за моей грубости. Я была невыносимо груба с мамой, Ричард обиделся на меня. И вся радость — от колышущихся верхушек деревьев, ровного свежего ветерка, высокого неба — померкла так же быстро, как растаял туман на солнце. Я встала с кровати и пощупала шишку на голове. Она была величиной с голубиное яйцо, и даже легкое прикосновение к ней заставило меня сморщиться от боли. Но я взяла себя в руки и осторожно причесалась, собрав волосы на затылке. Затем я накинула пеньюар, подошла к двери спальни и прислушалась.

Было очень рано. Прислуга уже работала на кухне, но мамин утренний шоколад еще стоял на подносе. Я спустилась по лестнице и подошла к двери на кухню. Не успев войти, я услышала голос миссис Гау, раскатывавшей тесто для булочек на посыпанном мукой столе.

— Я всегда говорила, что эта девочка очень своевольна. — Она обращалась к Страйду, который, стоя рядом, полировал суконкой подносы и столовые приборы. — Она была так близка со своей мамой, и теперь, когда хозяин вернулся домой, она ревнует ее.

Тут я поняла, что они говорят обо мне.

— Но зато наш мальчуган — просто золото, — продолжала миссис Гау. — Вот будет славно, когда он войдет в возраст и станет сквайром. Наверняка он отстроит Холл заново, и вернутся прежние светлые денечки.

— Но он не Лейси, — отрезал Страйд. — И Холл — это дом мисс Джулии.

Я на цыпочках отошла назад и хлопнула дверью, чтобы они подумали, что я только что вошла. Я совсем не собиралась подслушивать, это получилось случайно. Быстро пройдя по коридору, я вошла на кухню.

— Доброе утро, — сдержанно поздоровалась со мной миссис Гау.

— Я хотела бы сама отнести маме ее поднос с шоколадом.

— Вот и хорошо, — улыбнулся мне Страйд. — Миссис Лейси не будет сердиться. Она уже вчера вечером не сердилась на вас.

Миссис Гау пробормотала что-то себе под нос и, отвернувшись к плите, попробовала пальцем, нагрелось ли молоко. Затем налила его в кувшинчик и поставила его рядом с шоколадом. Страйд критически оглядел поднос, проверяя, все ли на месте, и позволил мне взять его. Затем он открыл передо мной дверь и проследил, как я медленно поднимаюсь по лестнице и, удерживая поднос одной рукой, стучу к маме в дверь.

Она уже проснулась и сидела в постели, глядя в окно на свежую листву, подступающую к самому стеклу, и яркое голубое небо.

— Джулия! — радостно сказала она.

Но затем ее лицо омрачилось — она вспомнила, что я виновата.

— Доброе утро, мама! — Я поставила поднос рядом с кроватью и наклонилась, чтобы поцеловать ее. — Я пришла сказать, что виновата перед тобой.

И сразу же она протянула мне руки для объятия.

— О, моя дорогая, — ласково сказала мама. — Я рада, что ты все поняла.

Ей больше не требовалось извинений. Моего искреннего раскаяния ей было довольно.

Я уселась в изножье кровати и стала следить, как она пьет шоколад.

— Что-нибудь тревожит тебя? — спросила мама. — Может быть, ты хочешь мне что-нибудь рассказать?

Мгновенно меня охватило желание во всем ей признаться: и в том, что мы встретили Денча, и в моей лжи, и в том, что мы поссорились с Ричардом. Теперь я была уверена, что Денч опять в безопасности, и чувствовала потребность объяснить все маме.

Но трех вещей я не могла бы рассказать ей. Ни слова о мистере Мэгсоне не должно было сорваться с моих губ. Эту тайну я должна была похоронить в себе навсегда, словно ее и не было.

Мне также не следовало рассказывать маме, что Ричард обвинил меня в том, будто я пытаюсь завоевать себе дешевую репутацию в Экре. Обвинение было столь грубым и несправедливым, что мне было противно говорить об этом. Я хотела забыть о нашей размолвке.

И я не могла рассказать маме, что Ричард ударил меня. Я считала, что будет лучше, если она никогда не узнает об этом.

Я была права. Выслушав мой рассказ о Денче, мама только кивнула и заговорила о том, что и меня волновало больше всего.

— Ричард очень сердится на тебя?

— Да, — призналась я.

Мама вздохнула.

— Я знаю, что это всегда огорчает тебя, Джулия, — попыталась она меня утешить. — Но мне кажется, что все ваши размолвки с Ричардом — это результат того, что вы росли бок о бок друг с другом.

Я промолчала, не зная, что на это сказать.

— Все будет хорошо, — уверенно продолжала мама. — Сейчас, когда мы восстановим свои права на землю, Ричард будет больше занят вне дома. А затем ты отправишься в Бат на свой первый сезон. Мы уедем с тобой осенью и вернемся домой к Рождеству. — Она помедлила, с улыбкой глядя на меня. — Не смотри, пожалуйста, так удрученно! Я уверена, скоро Ричард перестанет сердиться на тебя, его гнев никогда не бывает долгим. И ты должна научиться не перечить ему.