– И этих двоих тоже.

Автоматы телохранителей снова плюнули свинцом, и к трупам на полу добавились тела еще двух штурмовиков.

Стратег как ни в чем не бывало повернулся к Майке и присел возле нее на корточки.

– Ну вот, все плохие дяди наказаны. Ты довольна?

Майка ничего не ответила. Возможно, она даже не услышала обращенного к ней вопроса. Ее широко распахнутые глаза смотрели мимо Стратега, на залитый кровью пол, и, судя по этому взгляду, она вовсе не была довольна. Но Стратег этого не заметил. Не дождавшись от Майки ответа, он поднялся на ноги и, обернувшись к сопровождающим коменданта офицерам, сказал:

– Я закончил. Передайте фюреру мою благодарность за оказанное содействие и подготовьте дрезину. Мы уезжаем.

Объявив свое решение, он уверенно направился к переходу на Пушкинскую, свита двинулась следом. Один из телохранителей потянул Гончую за руку, но она вывернулась из его лап и, повинуясь внезапно пришедшей в голову мысли, остановила Стратега.

– Где мой сосед по камере?

Тот перевел вопросительный взгляд на коменданта.

– Мужчина из соседней камеры, – уточнила Гончая.

Но комендант только таращился на нее и растерянно хлопал глазами. Гончая начала терять терпение.

– Он недавно разговаривал со мной!

На лице коменданта ничего не изменилось. Лишь когда подскочивший адъютант что-то зашептал ему в ухо, тот наконец заговорил:

– Так нет никого. Только вчера санобработку проводили, всех заключенных вычистили. Все камеры пустые. Вот, сами убедитесь.

Он обвел рукой вокруг, и Гончая увидела ряды совершенно пустых клеток по обе стороны станционной платформы. В тех из них, которые захватывал луч станционного прожектора, если приглядеться, можно было разглядеть на полу даже кучки разбросанной извести. Но если соседние камеры с самого начала были пусты, с кем она тогда разговаривала? И не только она! Майка тоже слышала голос таинственного незнакомца!

Гончая обернулась к девочке, ища у нее поддержки, но Майка по-прежнему глядела на залитый кровью пол и лежащие там тела.

Стратег тоже посмотрел на девочку, потом перевел взгляд на Гончую и нетерпеливо спросил:

– Ты идешь или решила остаться?

Он не слышал откровений таинственного незнакомца, не мог оценить их значение и понять ее состояние. Вообще-то ему всегда было наплевать, что она чувствует, а Гончая не собиралась раскрывать перед ним свою душу. Подойдя к Майке, она взяла девочку за руку.

– Идем, милая. Нам надо идти.

А Стратег пусть думает что хочет.

Позже, когда в сопровождении офицеров они шли по переходу на Пушкинскую (комендант со своим адъютантом остался в концлагере), Гончая взяла Майку на руки, а та обняла ее за шею. Стратег это заметил, хотя шагал впереди. Когда он обернулся, его и без того тонкие губы сжались в едва заметную линию, что являлось у него признаком крайнего недовольства, а на лице промелькнула тень озабоченности. Свои мысли он на этот раз оставил при себе, но это не обмануло Гончую.

Впереди ее ждало серьезное объяснение со Стратегом, которое, судя по молниеносной расправе над штурмовиками, вполне могло закончиться пулей в затылок, а она до сих пор не решила, как себя вести.

– Давай знакомиться, – сказал Стратег, когда предоставленная руководством Рейха мотодрезина постепенно набрала ход.

Дрезиной управлял специально выделенный водитель, который должен был отогнать ее обратно в Рейх, после того как доставит Стратега со свитой к месту назначения. Сейчас он старательно делал вид, что всецело занят своими прямыми обязанностями и совершенно не прислушивается к разговорам пассажиров. Место машиниста находилось возле двигателя, из-за шума которого он в самом деле мог ничего не слышать. А вот Гончая, держащая Майку на коленях, слышала все очень хорошо. На этой дрезине было достаточно места, но Майка, проигнорировав свободное сиденье, забралась к ней на колени.

– Я Стратег. А как зовут тебя?

Он наклонился к девочке, и Гончая почувствовала идущий от него сильный запах спиртного. Похоже, прежде чем предложить ей выпить, Стратег неоднократно прикладывался к своей фляжке.

Майка тоже почувствовала запах. Вряд ли она понимала, что он означает, но насупилась и опустила взгляд на свои ноги. На ней был детский комбинезон на лямках, штанишки оказались немного длинноваты – Гончей пришлось их подвернуть, и меховые полуботинки. И то, и другое было добыто сталкерами на поверхности, а не сшито и склепано в метро умельцами-кустарями. Скорее всего, эту одежду и обувь носил какой-нибудь замученный фашистами ребенок, прежде чем вещи попали на склад Рейха. Майка, похоже, догадалась об этом, потому что долго не решалась надеть их, но после утвердительного кивка Гончей все-таки надела.

– Не хочешь говорить со мной? – улыбнулся Стратег, продолжая буравить Майку пристальным взглядом. С такой же улыбкой менее часа назад он приказал расстрелять пятерых человек. – Зря. Я могу рассказать тебе много интересного.

Майка никак не отреагировала на его слова, и это вывело Стратега из себя.

– Как ее зовут? – требовательно спросил он у Гончей.

– Майка.

– Майка? Что за глупое прозвище?

– Это имя, – поправила его Гончая.

Стратег поморщился. Имя девочки явно пришлось ему не по вкусу.

– Какое-то оно несовременное. Я бы даже сказал, доисторическое. Лучше я буду называть тебя Кассандрой или Пифией. Так звали некогда знаменитую прорицательницу, получившую свое имя от змея Пифона.

Гончая вздрогнула.

Помните древнегреческий миф о Тифоне?

Или невидимый собеседник сказал: Пифон?

При последних словах Стратега Майка тоже пошевелилась и вскинула голову. Но Стратег по-своему истолковал ее взгляд.

– Нравится имя? – спросил он. – Мне тоже. А как звучит: Пифия нового мира!

Расстегнув куртку, он полез за пазуху, Гончая решила, что за своей фляжкой. Но Стратег достал оттуда обернутую фольгой и бумагой плоскую прямоугольную плитку.

– За свои услуги Пифия брала немалую плату. Не будем нарушать традицию. Держи, это тебе.

Он протянул плитку Майке, но та не притронулась к ней. Тогда Стратег сорвал с нее обертку, и Гончая наконец поняла, что он держит в руках. Это было чудесное лакомство, которое она не пробовала с детства – шоколад! Настоящий шоколад довоенной поры! Рот наполнился густой, тягучей слюной, и она вдруг подумала, что Стратег, дававший ей пробовать редчайший в рухнувшем мире довоенный алкоголь, который и до Катастрофы, по его словам, пришлось бы поискать, ни разу не угостил ее шоколадом. Скорее всего, эта мысль просто не пришла ему в голову. А ведь она не пробовала шоколада с тех пор, как за руку с матерью последний раз спустилась в метро.