— Нет!

Щеки Грейс, которые начали возвращаться к нормальному цвету, снова вспыхнули. Ее отрицание прозвучало так громко, что мистер Одли взглянул на них с веселым любопытством.

— Я только что познакомилась с ним, — яростно прошептала Грейс. — Вчера. Или позавчера. Не помню.

В последнее время тебе встречается много интригующих джентльменов, не так ли?

Грейс резко повернулась к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— Мистер Одли… — поддразнила ее Амелия. — Итальянский разбойник.

— Амелия!

— Ах да. Ты говорила, что это был шотландец или ирландец. — Взгляд Амелии упал на мистера Одли, и ей вдруг пришло в голову, что в его речи чувствуется легкий иностранный акцент. — А откуда мистер Одли? У него тоже какой-то выговор.

— Не знаю, — сказала Г рейс, довольно нетерпеливо, с точки зрения Амелии.

— Мистер Одли, — окликнула она.

Он вопросительно вскинул голову.

— Мы с Грейс интересуемся, откуда вы? Я не могу распознать ваш акцент.

— Из Ирландии, леди Амелия, севернее Дублина.

— Из Ирландии? Боже, как далеко вы забрались.

Он только улыбнулся.

Девушки обнаружили, что они вернулись к исходной точке, к дивану. Амелия отпустила руку Грейс и села.

— Как вам нравится в Линкольншире, мистер Одли? — осведомилась она.

— Я нашел его крайне удивительным.

— Удивительным? — Амелия бросила взгляд на Грейс, чтобы убедиться, что та тоже нашла такой ответ любопытным, но Грейс подошла к двери и нервно выглянула наружу.

— Мое пребывание здесь оказалось совсем не таким, как я ожидал.

— Неужели? А чего вы ожидали? Уверяю вас, мы вполне цивилизованны в этом уголке Англии.

— Даже чересчур, — согласился он. — Собственно, намного больше, чем мне хотелось бы.

— Почему, мистер Одли, что бы это ни значило?

Он загадочно улыбнулся, но ничего больше не сказал, что Амелия нашла нехарактерным. Тут она вспомнила, что они знакомы всего пятнадцать минут. Как странно, что она считает что-то нехарактерным для него.

— О, — сказала вдруг Грейс. — Извините меня.

И поспешила прочь из комнаты.

Амелия с мистером Одли переглянулись, а затем дружно повернулись к двери.

Единственным человеком, помимо Гарри Глэддиша, кто хорошо знал Томаса, был его камердинер Гримсби, который служил у герцога с того дня, как тот закончил университет. В отличие от многих камердинеров Гримсби обладал исключительно крепким телосложением. Не то чтобы это было заметно при взгляде на него — он был довольно стройным, с бледной кожей, что всегда беспокоило экономку, не оставлявшую попыток заставить его есть больше говядины.

Когда Томас возвращался после бешеной скачки под дождем, в насквозь промокшей и заляпанной грязью одежде, Гримсби всего лишь осведомлялся о его лошади.

Когда Томас проводил целый день в поле, работая наравне со своими арендаторами и возвращаясь с грязным лицом, волосами и ногтями, Гримсби всего лишь спрашивал его, какую ванну приготовить: теплую или горячую.

Но когда Томас ввалился в свою спальню, надо полагать, все еще источая запах перегара — сам он давно перестал ощущать его, — без галстука, с подбитым глазом, Гримсби выронил обувную щетку.

Возможно, это было единственное проявление тревоги, которое он когда-либо себе позволил.

— Ваш глаз, — сказал он.

Ах да. Он не видел Гримсби после вчерашней драки со своим новоявленным кузеном, Томас криво улыбнулся.

— Может, нам удастся подобрать жилет в тон.

— Не уверен, что у нас найдется подходящий.

— Вот как? — Томас подошел к умывальнику. Как обычно, Гримсби позаботился о том, чтобы наполнить его водой. К этому времени она успела остыть, но он был не в том положении, чтобы жаловаться. Плеснув в лицо воды, он вытерся ручным полотенцем, затем, бросив быстрый взгляд в зеркало и обнаружив, что едва ли стал выглядеть лучше, повторил процедуру, но более тщательно.

— Придется нам исправить это, Гримсби, — сказал он, оглянувшись на своего камердинера с сардонической усмешкой. — Как по-твоему, ты сможешь запомнить оттенок для следующего раза, когда мы будем в Лондоне?

— Могу я предложить, ваша светлость, чтобы вы подумали о том, чтобы впредь не подвергать свое лицо подобным испытаниям? — отозвался Гримсби, вручив Томасу второе полотенце, хотя он не просил его. — Это избавило бы нас от необходимости учитывать цвет синяков при выборе вашего гардероба на предстоящий год. — Он протянул кусок мыла. — Хотя, конечно, вы можете купить новый жилет такого оттенка если пожелаете. Думаю, ткань будет прекрасно смотреться — по контрасту с цветом кожи.

— Элегантно сказано, — заметил Томас. — Даже не поймешь, что это нагоняй.

Гримсби скромно улыбнулся.

— Стараюсь, ваша светлость. — И протянул еще одно полотенце.

Господи, подумал Томас, наверное, он выглядит еще хуже, чем ему казалось.

— Позвонить, чтобы приготовили ванну, ваша светлость?

Вопрос был чисто риторический, поскольку Гримсби уже сделал это, прежде чем произнести «ваша светлость». Томас скинул одежду, облачился в халат и плюхнулся на постель, подумывая о том, чтобы отложить ванну и хорошенько вздремнуть, когда раздался стук в дверь.

— Быстро, — заметил Гримсби, направившись к двери.

— К его светлости посетитель, — раздался голос Пенрита, дворецкого, прослужившего в Белгрейве много лет.

Томас даже не потрудился открыть глаза. Никто не стоил того, чтобы он встал сейчас с постели.

— Герцог не принимает в это время, — отозвался Гримсби, и Томас решил срочно повысить ему зарплату.

— Это его невеста, — сказал дворецкий.

Томас резко сел на постели. Что за черт? Амелия должна быть с Грейс, как и планировалось. Они поболтают часок, а потом он появится, как обычно, и никто не заподозрит, что Амелия провела в Белгрейве все утро.

Что могло пойти не так?

— Ваша светлость, — сказал Гримсби, когда Томас спустил ноги с постели, — вы не можете принять леди Амелию в таком виде.

— Я собираюсь одеться, Гримсби, — сухо сказал Томас.

— Да, конечно, но… — Гримсби запнулся, видимо, не в состоянии произнести это вслух, но его ноздри раздулись, а затем он сморщил нос, что Томас понял как «вы воняете, сэр».

Тем хуже для него. Он не может бросить Амелию на произвол судьбы, если все пошло не по плану. И право, Гримсби способен сотворить чудо за считанные минуты.