Умением убивать достоинства гена-истребителя не исчерпываются. Как выяснилось, он самым непосредственным образом влияет и на скорость старения организма. Лабораторные исследования последних лет показали, что при мутации суицидального гена лабораторные мыши почти не стареют, но при этом быстро заболевают раком. Зато мыши, вырабатывающие много белка р53, стареют слишком рано. Но несмотря на преждевременное старение, у таких мышей не развивается рак.

Это открытие легло в основу забавной гипотезы, что старение — лишь побочный продукт постоянной борьбы организма с опухолевыми клетками. Другими словами, старостью мы откупаемся от рака. Если бы онкологической угрозы не существовало, киллер р53 не заваливал бы наши клетки по приказу босса, и мы бы жили долго и счастливо. Можно подумать, что ген-истребитель внедрен в организм человека искусственно, чтобы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.

Но мы же не настолько наивны, верно? Такие мысли даже не приходят нам в голову. Да разве можно думать о подобных глупостях, шурша синими бахилами по ковру из опавших клеток в исполненном осеннего очарования гемопоэтическом лесу. Красные, желтые, коричневые клетки со ссохшимися ядрами и ломкими мембранами — руки сами тянутся сплести из них неповторимо прекрасный венок. Венок, который станет лучшим украшением для пенька, что остался от глупого дерева, решившего, будто для него осени не существует. Возомнившего, что его листья не опадут в положенный срок. Какая чудовищная ересь!

Дни поздней осени бранят обыкновенно, но мне она мила, читатель дорогой...

* * *

Напоследок еще остается хлопок, почти бесшумный хлопок одной ладони, после которого наступает долгожданное просветление, внезапное облегчение от мучительного мозгового спазма, господи, хорошо-то как, томный морок позади, позади призрак вымышленных чувств, и чего тут было убиваться, скажите на милость, зачем, спрашивается, думать, за что мне такая чудовищная кара, когда по здравом размышлении то, что казалось казнью, на самом деле было освобождением, путевкой в жизнь из темницы замыленного дурмана, камеры пыток выдуманной любовью. И если это ложь, то ложь во спасение, ведь в противном случае придется сделать с собой какую- нибудь гадость, а самообман не стоит суицида, даже если это двойной самообман.

Но как только я окончательно поверил в то, что все произошедшее было всего лишь наиболее удачным поводом прервать пропитанный выдуманными чувствами роман, напоминания об этом поводе стали преследовать меня с регулярностью параноидального бреда. Казалось, какой-то бес зло подшучивает надо мной, то и дело подсовывая под нос статейки о синдроме ожидания неудачи, направляя в уши радиопередачи о различных видах дисфункций, гогоча рыбьим тисканьем обкуренных тинейджеров в позднем вагоне метро. Чашу терпения переполнило телевизионное интервью популярного кинорежиссера, где снова замаячил призрак ночи, которую я так хотел забыть. «Комплекс прекрасной дамы — это очень древняя вещь, — со знанием дела рассуждал знаменитый сердцеед. — Менестрель обращался в своих стихах к даме, которая была недоступна. Он и представить себе не мог, что она может стать доступна ему физически». — «А у вас в жизни так было?» — неожиданно перебил интервьюер. «Да, у меня было... — Загорелое лицо на экране помрачнело. — Была женщина, я очень влюбился в нее, у меня было ощущение полета, душа покинула тело... » — «Это было в ранней юности, и она вас не полюбила?» — «Нет, она ответила взаимностью в гораздо большей степени, чем мне нужно было, чтобы не касаться земли. Я был уже зрелый человек, молодой мужчина... Нет, не в этом даже дело. Должна быть гармония между ангелом и животным. Если животное покинет тело — это тоже не человек уже, у него нет температуры. Температура тела — это мясо, это животное, когда эта гармония нарушается, он как бы теряет материальную оболочку...»

Где-то через пару тысяч лет я вспомнил, что у меня есть компьютер. Достаточно было нажать несколько кнопок, услышать серию коротких щелчков, характерный скрежет, а затем растереть до боли глаза, чтобы светящееся пятно перед глазами распалось на несколько дрожащих строчек:

Здравствуй

Я не знаю, что происходит с тобой. Я не знаю, посмотришь ли ты когда-нибудь эту почту. Я не знаю, будет ли что-нибудь между нами. Жизнь жестока... Сегодня мама позвонила мне из Парижа. Говорили о какой-то ерунде. Я почему-то поняла, что она не особенно там счастлива. Я почувствовала какой-то детский страх, как будто меня оставили ночевать в темной комнате одну. Я села на кровать и заплакала. Первый раз по-настоящему за все это время.

* * *

Здрасте... Простите, а в этой палате... Ой, вот ты где! Тебя за этой капельницей не разглядишь. Ну что, приветики, не ждал, да? Какие мы злые, поцеловать- то нас можно или сразу уйти? Перестань дуться, я уже тут, так что смирись с этим, ладно? Хочешь, чтобы я обиделась, что ли? Сам знаешь, меня лучше не обижать, потом долго будешь прощения просить. Ну все, мир, дружба, жвачка? Вот и хорошо. Как тебе эти ирисы? Красивые, правда? Я подумала, что тебе с ними будет хоть немножко приятней. Я уйду, а они останутся здесь как символ того, что я о тебе всегда думаю. Фиолетовые такие... Забавно! Всегда ты мне дарил цветы, теперь настала моя очередь. Куда вот только их поставить? Я понимаю, что вазы в палате нет, но хоть что-то должно найтись? Слушай, давай вот этот нарзан приспособим. Тут два глотка осталось, допей. Допей, я говорю, не выливать же. Ну вот, молодца, сейчас мы ножницы у сестрички попросим, отрежем горлышко, и будет крутая такая ваза для ирисов. Где тут у вас женский туалет? Я сбегаю, ладно, налью водички и мигом вернусь... Ну вот видишь, как все замечательно. Только воду не забывай менять, ладно, или сама поменяю, когда в следующий раз приду. Будешь ждать? Ну куда полез, погоди, а то все свое хозяйство своротишь. Ты меня радуешь, я думала, приду, увижу мумию такую под капельницей, а ты молодцом, хвост пистолетом! Пистолетом, а? Ну ладно, ладно, я все поняла. Это знак того, что ты поправишься. Твердый такой знак, ха-ха-ха! Ну как тебя тут лечат, много процедур? Что, только эта капельница и все? А-а-а, еще таблетки. Много? Нет, серьезно двадцать одна штука в день? И ты не давишься? Чем запиваешь, киселем? Бр-р-р, я его с детского сада не переношу. И что ты чувствуешь под этими капельницами? Ну я не знаю, когда столько в тебя вливают, надо же что-то чувствовать... Что, честно обещают через три дня отпустить? Вот здорово, мне ведь тоже тебя не хватает... Ну как тебе не стыдно, на нас и так уже все смотрят! Конечно скучаю, а ты что думал? И я тебя очень. Очень-очень- очень-очень! Ну почему ты запретил мне приходить, дурашка такая, я ведь волнуюсь. Видишь, не выпали волосы, а ты говорил... даже если потом выпадут, я же не только волосы твои люблю, а тебя всего. И его, ха-ха, и его тоже... Погоди, постой, ну потерпи ты немножко, смотрят же! Слушай, ты активный такой, я прямо уже бояться начинаю, можно подумать, что тебе тут виагру налили в капельницу. Ой, совсем забыла, я же тебе еще виноград притащила. Сладкий такой. И без косточек, чтобы не плевался. Представляешь, ходила по рынку, выбирала, и тут, смотрю, большая такая табличка ДАМСКИЕ ПАЛЧИКИ, без мягкого знака, как будто с акцентом написано. И продавец стоит, азер такой. Я ему говорю: «У вас тут ошибка», — а он улыбается хитро-хитро и отвечает, причем без всякого акцента: «Это, девушка, не ошибка, а специальный маркетинговый ход, чтобы покупательское внимание привлечь. Каждый второй замечает и останавливается. А потом покупает. Видите, и вы со мной вступили в разговор, а это уже пятьдесят процентов успеха». Я рассмеялась и купила у него эти ПАЛЧИКИ. Сработал маркетинг азеровский. Давай ешь, правда сладкий? Что еще нового? Сессия уже скоро. Вчера вот с девчонками опять в «Монро» ходили... Да скукота там, как всегда. Ну прямо! Говорю тебе, ни с кем, ты что, не веришь? Кстати, Настик с Иркой привет передают. Нет-нет, я им ничего не растрепала, я же тебе обещала, что никому. Просто сказала, что в больницу положили. С чем, с чем... с атипичной пневмонией! Ха-ха-ха-ха! Представляешь, у Настиковой мамы, оказывается, тоже был рак, только рак груди, но ей на ранней стадии сделали операцию, и теперь все путем. Да просто разговор зашел. Что ты так разошелся-то, нервный такой, ничего не разбалтывала я, понял? Она сама о своей маме заговорила. Да перестань ты, надоел уже, ты что думаешь, раз ты больной такой, можешь со мной как угодно обращаться?! Так бы и сказал сразу, что я тебе больше не нужна! Все, ухожу, ругайся здесь со своими капельницами!