И удивительная вещь – человеческая память. Разговоры вчерашние исчезли из нее, словно слизанные набежавшей волной следы на песке. А поцелуи помнились отчетливо, ярко, до мельчайших подробностей – каждый вдох, каждая самая крохотная трещинка на губе. Жаль все-таки, что Ромка такой… балбес!

Наконец, Женька выползла на берег и побрела, утопая в уже горячем песке. Специально не встала на разложенную на берегу деревянную дорожку - мостик, ведущую к навесам. Ей нравилось именно так – погружаться, чувствовать тепло, легкие уколы мелких камушков.

Навес выбрала крайний, под которым уже никого не было. Время шло к полудню, и ряды отдыхающих неумолимо редели.

Женька, не вытираясь, плюхнулась в шезлонг – голова под навесом, а ноги выставила загорать, лениво выпила йогурт, сжевала пару печенюшек.

Неожиданно позвонила мама – не вечером, в привычное, заранее оговоренное время для обмена новостями, а именно сейчас, почти в обед.

Женька внутренне напряглась и даже не сразу взяла трубку. Тот, у кого в семье есть больной человек, всегда боится подобных внезапных звонков. Ведь означать они могут все, что угодно. Вплоть до самого страшного.

Но дома все было хорошо. Мама просто в очередной раз забыла пароль от личного кабинета, где нужно платить за коммунальные услуги.

Женька с облегченным вздохом продиктовала нужную комбинацию цифр, а потом они немного поболтали. Отец чувствовал себя все лучше и лучше, и уже не просто вставал с кровати, а пытался полноценно ходить. Он даже сказал дочери пару слов – веселых и одобряющих, и этим напомнил того папу, которого Женька знала с детства.

- Отдыхай, Женечка! – наконец, ласково проговорила мама. – Купайся, загорай, набирайся сил. А я побегу Стасика кормить. Маринка опять в командировку укатила, просила приглядеть.

При упоминании Стасика Женька привычно поморщилась.

Нет, сосед по лестничной площадке не был ни хамом, ни развратником, ни пьяницей, ни…

Стасу через месяц должно было исполниться двадцать девять. Он всегда хорошо учился, окончил школу с золотой медалью, потом университет с красным дипломом.

Еще на пятом курсе устроился на удаленную работу в американскую компанию, и сделал в ней неплохую карьеру.

Сосед был успешным мужчиной, воспитанным, приветливым, наконец, красивым, что уж там. И вроде бы – о чем еще мечтать? Хватай такое счастье, да бегом тащи в ЗАГС, пока какая-нибудь более ушлая барышня не прибрала супер-Стасика к рукам, но Женька деликатно съезжала с темы.

Почему? Сложно объяснить. Отчего-то вспоминалось, как теть Марина с больной спиной мыла пол, а Стасик сидел за компьютером и только поднимал ноги, чтобы ей было удобнее убрать под его столом.

Или как он три дня жевал чипсы, потому что мама была в отъезде, а разогреть суп и котлеты он сам не умел. Или лень было.

«Это ж как должно было мозги переклинить, чтобы Ромке про Стасика рассказывать! – со вздохом подумала Женька, натирая ноги кремом для загара. – Что-то не то со мной творится, явно не то».

- Привет! – вдруг весело произнес совсем рядом до боли знакомый голос. – Наконец-то нашел тебя, полчаса по пляжу бегаю.

И Женька почувствовала неприкрытую радость – искреннюю, легкую, беззастенчивую, переполняющую, заливающую с головой! Такую, которая бывает лишь в детстве, когда дед Мороз положил под елочку ту самую куклу, о которой мечталось весь год. А с ней еще набор нарядов, и посудку, и…

Но внешне она лишь лениво потянулась, словно нехотя обернулась и уставилась на Ромку.

На нем были плавки, шпионские очки и смешная кепка-козырек ярко-красного цвета. Через плечо висела такая же красная мужская сумка. В руках Ромка держал два стакана с коктейлями. Сквозь стекло четко просвечивались листья мяты, лайм, кубики льда.

- Безалкогольный «Мохито», - мягко улыбнулся он и протянул стакан. – В жару самое оно. И, кстати, как самочувствие?

- Нормально мое самочувствие… - сварливо отозвалась Женька, завистливо разглядывая Ромкин загар. Надо же – третий день, а уже, как шоколадка! Впрочем, темноволосые всегда загорают быстрее, чем русые и светлокожие: – Все, как положено по возрасту - предпенсионному: склероз, маразм, радикулит.

Ромка от неожиданности вытаращился на нее во все глаза, потом бухнулся на соседний шезлонг и расхохотался:

- Женек, ты что – комплексуешь?! Да плевать мне, что у тебя в паспорте написано – хоть двадцать семь, хоть тридцать восемь. Я на тебя смотрю, а не в бумажки! Бывает по паспорту восемнадцать, а разговариваешь, будто с бабкой древней: все не так, и не то. И три года вообще ни о чем.

Женька осторожно улыбнулась и потянула через трубочку напиток. Он и впрямь был хорош – леденящая свежесть. Прилетевший с моря бриз нежно обдул лицо и прошелся по еще невысохшим волосам, словно погладил по голове. Где-то в вышине звонко крикнула чайка – белоснежный символ моря.

Нет, излишних страданий по поводу разницы в возрасте Женька не испытывала. Просто хотелось позлить Ромку. Хотя его слова были приятны. И забота. И то, что он первым пришел мириться.

- Но я тут подумал… - Ромка запнулся, застенчиво поковырял носком пляжного шлепанца песок, и все-таки продолжил. – То, что ты выглядишь на пятнадцать, биологических процессов в организме не отменяет. Наслышан про ваши часы, которые тикают, и что рожать надо до двадцати семи. Ты, Сусанина, уже опаздываешь, получается.

Женька от неожиданности поперхнулась «Мохито» и густо покраснела. Это было уж слишком много, запредельно! Даже больше, чем когда Ромка прикасался к резинке ее трусиков.

Она не смогла встретиться с ним глазами и растерянно уткнулась взглядом в собственные ноги. Точнее, ступни. Серебристый лак на ногтях от прогулок по горячему песку местами облупился и недвусмысленно намекал о необходимости записаться на педикюр. Да и в спа-салон неплохо бы…

«Дожилась! - пронеслось в голове удрученно-язвительное. – Точнее, допилась! Последняя стадия – обсуждать с парнем, с которым всего лишь пару раз целовалась, беременность и роды!»

Дело в том, что Женька особо не задумывалась ни про замужество, ни про детей. Хотела, конечно, когда-нибудь, в перспективе, но… Болезнь отца настолько вымотала эмоционально, что было просто не до того. Но ведь взял Ромка все это откуда-то!

«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке? – недоумевала она. – А почему я тогда трезвая об этом не думаю? Или это подсознательное что-то? И почему рожать непременно до двадцати семи?! Жесть. Больше не пью. Потому как заносит непонятно куда!»

Ромка оценил ее растерянный вид и смутился еще больше.

-