Все пилоты, которых вызывали в рейхсканцелярию для получения наград, прибывали в Берлин за два дня до этого, поэтому в датах вручения наград имеются некоторые расхождения. Часто в документах отмечался день прибытия, а не день вручения награды. Все пилоты JG-52 сначала летели на самолете Ju-52, а потом уже в Германии добирались поездом.

Баркгорн хотел встретиться со своей Кристль, а Хартман рвался увидеть свою любимую Урсулу. Я должен заметить, что оказаться на земле было приятно, так как пить шампанское в Ju-52 очень трудно. Поэтому я предложил пустить бутылку вкруговую, отказавшись от стаканчиков. Эрих никогда не говорил о войне, только рапортовал по необходимости, зато был готов часами рассказывать об Урсуле.

Хартман в лицах представлял Гитлера; гримасничая, он изображал, как тот произносит речь в Нюрнберге, и изо всех сил старался стоять прямо и не падать. Я был не в лучшем состоянии, и он случайно чуть не свалил меня на пол, лишь в последний момент я успел уцепиться за стену. Баркгорн мучился черным похмельем, мне, вероятно спьяну, показалось, что у него голова раздулась, как воздушный шарик. Скорее всего, у меня просто все плыло перед глазами. Визе был трезв, так как в этот раз он не пил, у него были какие-то проблемы с желудком.

Мы едва успели слегка протрезветь, как фон Белов скомандовал «Смирно!» и в комнату вошел Гитлер. Он вручал нам награды, и я боялся уронить свою. Фюрер передал нам их в коробочках, пожал руки и поздравил каждого отдельно. Он произнес речь о том, как мы все еще держим большевистского зверя в его логове, и как западные союзники безуспешно пытаются захватить Италию, однако они слишком трусливы, чтобы форсировать Ла-Манш. Затем он начал расписывать свои планы создания противотанковых крепостей, которые позволят пехотным дивизиям отбивать атаки танков. Это был план создания великой Крепости Европа. Он предрек, что наступит день, и мы снова отбросим коммунистов на восток.

Эрих посмотрел на меня, посмотрел на свои Дубовые Листья, затем на Баркгорна, который снял свой Рыцарский крест с Дубовыми Листьями, чтобы пристегнуть к ним Мечи, а потом на меня. Визе стоял впереди нас и уже повернулся кругом, чтобы выйти. Мы последовали за ним в соседнюю комнату, чтобы перекусить. Эрих прошептал: «Неужели ты думаешь, что он верит во всю эту херню?»

Я пожал плечами и ответил: «Может быть, и так».

Баркгорн заметил: «Он наверняка в это верит, вот в том и проблема».

Затем мы расселись вокруг стола. Официанты принесли блюда. Гитлеру подали шпинат, немного фруктов и стакан воды. Принесли несколько бутылок вина, и наконец Визе взял стакан. Я налил себе немного и передал бутылку Эриху. Закуска была вполне приличной, да и вино не таким уж плохим. Рислинг, как мне показалось.

Я слышал, что Гитлер не ест мяса, не курит и не пьет алкоголь. Черт, но в тот момент я просто забыл об этом. В каком-то временном помутнении рассудка после окончания обеда я достал портсигар. Эрих бросил на меня выразительный взгляд и покачал головой. Тогда я вспомнил, что Гитлер ненавидит табачный дым, и постарался спрятать портсигар обратно. Но Гитлер все это заметил. Он мрачно посмотрел на меня и сказал: «Крупински, у вас просто отвратительные привычки, вам следовало бы избавиться от них». Визе, Баркгорн и Хартман героически постарались не рассмеяться, а я почувствовал себя наказанным ребенком.

Как только Гитлер закончил свою трапезу, беззаботная болтовня перешла в более серьезную беседу. Часть его плана заключалась в том, чтобы выкопать очень глубокие и запутанные танковые ловушки вдоль всей границы, используя принудительный труд остарбайтеров. Они должны были замедлить советское наступление и позволить нашим танкам, пехоте и пикировщикам атаковать противника. Он также начал рассуждать о новом вундерваффе, вроде ракет и реактивных самолетов. Я даже представить не мог, что еще до конца войны сам полечу на таком.

Эрих всегда сомневался в Гитлере и не верил ему. Он отлично разбирался в людях и был чуть ли не телепатом. То же самое можно сказать о его чувстве самолета. Я научился доверять его инстинктам. Хартман был очень одаренным молодым летчиком и крайне чувствительным человеком, очень спокойным, и в любом случае великим человеком.

Летать с такими как он, Храбак, Штайнхоф, Эвальд, Грассер и другими многого стоило. В такой компании ты чувствовал себя в безопасности. Мы с Эрихом установили хорошие отношения буквально с самой первой встречи, когда меня назначили его наставником сразу после его прибытия в нашу группу. Меня страшно огорчило известие, что после войны его отправили в Сибирь вместе с Графом и другими пилотами.

Когда весной 1944 года меня перевели на Западный фронт, то назначили командиром II/JG-11 и я получил звание капитана. Это произошло вскоре после получения Дубовых Листьев. Одновременно со мной многие пилоты с Восточного фронта отправились за запад, чтобы сражаться против американских четырехмоторных бомбардировщиков. К этому времени ситуация там радикально поменялась по сравнению с 1940 годом. Я воевал там некоторое время в составе JG-5 и JG-11, включая участие в операции «Боденплатте», когда я командовал III/JG-26. 25 марта я был снова ранен, на этот раз собственной зениткой, и отправился в госпиталь, где меня нашел Штайнхоф.

Сражения против американских бомбардировщиков и истребителей сопровождения часто были гораздо более тяжелыми, чем бои на Восточном фронте. Я ни разу не встретил плохого американского летчика-истребителя, хотя некоторым не повезло. Атака тяжелых бомбардировщиков, особенно таких, как В-17 и В-24, была очень сложной. Прежде всего, они имели мощное оборонительное вооружение. Однако старики, вроде Вальтера Даля, имевшие на счету достаточное количество бомбардировщиков, сказали, что еще больше осложняют положение американские и английские истребители сопровождения.

Я даже встретился с Гербертом Ролльваге, который имел больше всех сбитых бомбардировщиков. Ролльваге имел 44 тяжелых бомбардировщика на своем счету из 100 побед. Он сказал, что положение в 1944 году отличалось даже от 1943 года. Эдер имел 36 бомбардировщиков из 78 сбитых самолетов, а Тони Хакль – 32 бомбардировщика из 192 побед. Они были экспертами, а я лишь новичком.

Эти встречи были очень важны. Даже мой старый друг Штайнхоф, тоже переведенный с востока, был сбит во время первого же вылета при атаке бомбардировщиков. «Черт побери, «Граф», должно быть, я превратился в полного идиота», – сказал он мне во время короткой встречи после моего появления в JG-26, в то время как он воевал в Италии в составе JG-77. Такой была разница между двумя фронтами. Это были две разные войны.

В-17 и В-24 были сложными целями из-за многочисленных 12,7-мм пулеметов, а американские истребители делали задачу еще сложнее, так как они превосходили нас в числе в десять раз. Впрочем, к концу 1944 года это неравенство увеличилось до 50: 1. я нашел все это довольно печальным, и сколько я ни думал, выхода из тупика не обнаруживалось.

Я летал на FW-190D, который сильно отличался от Ме-109, но кроме того отличался и от первой модели FW-190A. Прежде всего, первый «Фокке-Вульф» имел мотор воздушного охлаждения. Однако «Дора», как и Ме-109, имела мотор водяного охлаждения, только на ней был установлен двигатель BMW, который использовался на средних бомбардировщиках Ju-88, и был мотором нового поколения. Это означало повышенную мощность, что давало истребителю более высокую скорость и потолок. Мы имели такую же скорость, как американский Р-51D «Мустанг», но не обладали его дальностью полета, хотя превосходили американца по огневой мощи.