– Удержишь, парень? – крикнул Мугон в самое ухо Таши.

– Удержу.

Таши не отрываясь глядел на диатриму, которая мчалась прямо на них.

Пламя отражалось в круглых выкаченных глазах карлика, играло в желтых буркалах птицы; диатрима хрипло и торжествующе горланила, увидав наконец противника. Видела она, конечно, плоховато – но видела сама и, своенравная, неслась, не замечая оружия, которое в другой момент заставило бы ее приостановиться и нападать аккуратнее. Не обращая внимания на вопли седока, слишком поздно понявшего, куда его занесло, она наскочила на прижавшихся друг к другу двуногих. Тысячевековый опыт подсказывал ей, что мелкие, сопротивляясь, всегда прыгают навстречу удару, стараясь вцепиться в горло, вознесенное на недоступную высоту и закрытое пластами жестких перьев. И как велел беспрекословный опыт, она изогнула шею, готовясь в воздухе встретить противника, который немедленно станет едой.

Но встретила камень.

Таши, конечно, на ногах устоять не смог. Да и никто бы не смог, разве что сам великий Лар или очень сильный колдун. Все, что он смог – это в последний миг уклониться от низринувшегося с небес клюва, да удержать до последнего наклоненным копье. Но и этого оказалось достаточно.

Толстенное загонное копье, на которое полуслепая птица не обратила внимания, вошло ей в подгрудье. Таши никогда не смог бы на ровном месте достать ей до головы или хотя бы до глотки. Грудь диатримы прикрывала плотная броня из перьев, и вновь лишь собственный разгон птицы позволил примотанному кремню поразить ее. Хотя рана оказалась не только не смертельна, но даже почти и не опасна. Диатрима привыкла сбивать грудью преграду, а мощные пласты мышц давно превратились у нелетающей птицы в дополнительный щит.

Древко вывернулось из рук Таши. Его самого отбросило в сторону. Но драгоценное мгновение было выиграно и Мугон успел. Сильные руки охотника крутнули странное, неудобное оружие; такое против человека или Согнутого в ход не пустишь – мигом копьем пропорют, а вот против птицы пришлось в самый раз. Тяжелый камень описал дугу и, заставив крошечного владыку птицы отшатнуться, ударил ей в самое основание шеи, туда, где позвонки ближе всего подходили к коже. Выше Мугон попасть при всем желании не смог бы, но и здесь удар оказался роковым для почти неуязвимого страшилища. Хрустнули кости; клекот обернулся сиплым перханьем, птица пошатнулась. Голова бессильно мотнулась из стороны в сторону; и тут кто-то еще из охотников пустил меткую стрелу. Карлик опрокинулся набок – из покатого виска торчала тяжелая боевая стрела. Тело шлепнулось в пепел; а Мугон, раскрутив свой камень, грянул диатриме по шее вторично. Лапы чудовища подломились; она повалилась наземь.

Не везде удалось справиться так же лихо; несколько охотников погибло, сбитые ударами беспощадных клювов, часть диатритов ускакали-таки в темноту; но большинство одолевших пламенную преграду осталось лежать перед строем Бойшиного войска. Одуревшие от дыма пернатые плохо слушались карликов, не видели, куда бить клювами и, главное, не могли сберечь крошечного разумника, сидящего на спине. Карликов сшибали из пращи, пробивали стрелами, сдергивали вниз арканами и немедленно били, не давая уползти в темноту, где юркого малютку сумел бы найти разве что Ромар. И неважно, что большинство неуязвимых птиц утекло в степь, на спинах у них уже никого не было, а это значит, что грозное чудище стало отныне не страшнее простого, хоть и опасного зверя.

* * *

Тейко попал в тот отряд, которому выпало спуститься в речное русло со стороны Великой. Он шел, мрачно предвкушая, как посчитается с проклятым мангасом (приговор рода есть приговор рода, но ему, Тейко, думать по-своему никто не запретит!), как в одиночку завалит диатриму, и как сородичи воздадут ему хвалу. И Уника… вот тогда-то несчастная мангаска поймет, какой дурой была, им, Тейко, пренебрегая! Поймет, да поздно будет!

Он на нее и смотреть не станет. Зачем ему такая?.. Мало ли пригожих девок в роду. А уж вдовы из-за него и вовсе передерутся. Это же понимать надо: каждой лестно, чтобы не корявый какой сучок к ней вперся, а он, Тейко, молодой, красивый, с клювом добытой диатримы…

Тейко еще не успел придумать, на какое место он сумел бы пристроить громадный клюв длиной в локоть взрослого мужчины, когда отряд остановился.

Здесь, под откосом, у людей были кое-какие преимущества. Во-первых, диатримы не так ловко лазили вверх-вниз, как бегали по ровному месту; во-вторых, достать человека клювом на крутизне птицам было вовсе не просто; в третьих, бить птицам по ногам здесь было куда сподручнее, нежели на равнине. Поэтому Бойша и отправил на обрывы всего сотню охотников, оставив для сражения на равнине две.

Хвороста натаскать успели самую малость. Наверху завопили, загомонили карлики и заорали их птицы. А потом все вокруг внезапно осветилось; четко прорисовались пятна кустов на фоне трепещущего пламени – это Бойша зажигал сухую степь.

– Жги! – раздался приказ и Тейко с первого удара высыпал сноп искр в заранее подготовленный ком сухого ковыля.

От нетерпения Тейко облизнул пересохшие губы. Сейчас он всем покажет, что напрасно хвалили мангаса – подумаешь, трех баб до ворот довел! Чалох женщин спас, а Таши Чалоха бросил, и сам сбежал! Это все видели! Жаль его, Тейко, рядом не было… Будь он там, небось и Чалох живым вернулся бы…

Сейчас Тейко уже не помнил, что сам остался стоять за спинами охотников, когда Таши двинулся к воротам.

– Копья упира-а-ай! – не таясь, орали старшие охотники. Наверху, на крутизне, во всю слышался гомон, клекот и треск – это диатримы слепо ломили сквозь заросли, не разбирая дороги, одним лишь инстинктом чуя – надо бежать от огня. Куда лучше понимали это их вожатые – карлики.

– Лапы им руби! Копьем прикрывайся и поджилок руби! – надсаживаясь, орали справа и слева.

Тейко, как и Таши, стоял с толстым загонным копьем; рядом с ним оказалось трое или четверо охотников постарше, с топорами. Кое-кто ради такого случая успел пересадить кремневое лезвие рабочего топора на длинную рукоять топора боевого; на таких взирали с завистью – то-то удобно в схватке будет!

Над обрывом черными змеями взметнулись шеи диатрим. Птицы валили напролом, понукаемые зоркими хозяевами, на залитом тьмой склоне им было очень легко оступиться – и одна из птиц оступилась. Не выдержав тяжести, вывернулся камень, подломилась чудовищная лапа – и диатрима кубарем покатилась вниз, прямо под ноги охотникам. Прежде, чем она успела встать, заработали топоры и копья детей Лара. Памятуя слова вождя, били в глаза – ослепленная диатрима не противник, да и нельзя долго с одной птицей возиться – другие напирают.

Тейко к расправе не поспел: вовремя понял, что нельзя к врагу спиной поворачиваться. Пернатый силуэт, подсвеченный дальними кострами, вознесся над ним, и Тейко, хакнув от напряжения пхнул копьем спешащую к нему смерть. При таком ударе тяжеленное ратовище с иззубренным кремнем не смогло бы даже пробить скользкие перья, но и соскользнуть копью в сторону Тейко не позволил: успел упереть застроганную пятку в камень и диатрима, не сумев остановиться на крутизне, сама напоролась на преграду.