Вздымали пыль громадные лапы. Чуть не со свистом неслись мимо великанские птахи. Если так, неутомимо, способны они мчаться от восхода и до заката, то воистину страшного врага поставили на пути потомков Лара предвечные.

Когда передовые пронеслись мимо, Таши неожиданно успокоился. Не видят его диатриты! Зря пугали пристальным взглядом. То ли беспечными стали после прошлой победы, а может колдун их пожадничал вчера и убился в открытых воротах селения, так что теперь на его месте какой-нибудь неумеха… Кто знает? Чужинец, что зверь, на лицо не отличишь. И незачем отлеживаться носом в грязь перед торжествующей нелюдью.

Таши приподнял голову, сквозь щель в циновке следя за боевыми птицами. Хвала Лару, считать он умеет – Ромар обучил.

Один десяток – черта пальцем в пыли. Два. Три. Четыре. Пять – четыре палочки перечеркиваются наискось, словно подогнутый большой палец ложится сверху. Сбился Таши лишь когда счет перевалил за три сотни. На глаз выходило, что всего диатритов пришло около полутысячи.

Орда пролетела мимо. Боевые птицы пылили уже далеко к северу, а никто из доглядчиков Бойши не думал и пошевелиться. И лишь когда скрылась из глаз последняя приотставшая диатрима, и степь успокоилась, Таши рискнул отползти к своим.

Оказалось, что не он один оказался таким сообразительным – пытались счесть карликов почти все дозорные. Расходясь по мелочи, все сходились в главном – врагов не менее четырех с половиной сотен, а вернее – ближе к пяти.

Азарт слежки погас, холодно и пусто стало на сердце. Знали люди, что враг силен; но когда на каждого охотника приходится считай что по две диатримы… Поневоле задумаешься.

Был, наверное, соблазн поднять войско да двинуть его вперед, покуда диатриты ускакали; но осторожный и расчетливый Бойша предпочел выждать.

Никто не знает, сколько всего карликов переправилось через Великую; к селению ушло много, а сколько осталось в лагере? Что если в лагере вообще никого не осталось, кроме десятка дозорных? Вспугнешь их прежде времени, и ищи потом орду по всей степи. Нет, слишком много неизвестности… Вождь решил ждать темноты.

Лежали, не вставая, не решаясь перемолвиться и единым словом. Тяжко, гнетуще на сердце. Помогут в бою добрые предки, помогут иные обитатели этих мест, испокон расположенные к родовичам; но рассчитывать надо все равно лишь на себя да на крепкое копье. От диатрим одно спасение – темнота; на свету они почти непобедимы.

Мало-помалу прошел тягучий, медленный день. Усталые от безделья воины как избавление встретили диатритскую орду. Ничуть не уменьшившиеся в числе, карлики гордо проскакали мимо на спинах боевых птиц; Таши заметил, что добычи они теперь везли не в пример меньше. Да и откуда взять добычу? – случайно уцелевшие отары загнаны внутрь частокола, а все остальное погибло еще вчера, едва птицы появившись у городьбы.

Промчались, чужинцы… Бойша выждал для верности еще немного и первым осторожно поднялся на ноги.

Пошли дальше. Теперь уже не так плотно и неразрывно, напротив – пореже, чтобы в случае чего успеть рассеяться. Вперед выступили дозоры.

Таши надеялся, что его вновь пошлют, однако вместо этого Бойша подозвал его к себе.

– Ромар говорил – ты пал на чужинцев задумал пускать. Рассказывай, как станешь такое делать?

От таких слов Таши мигом возгордился. Не шутка, сам вождь, совета спрашивает! Пусть потом сделает по своему, но – почет! Ишь, Тейко-то как перекосило…

Сказать по-правде, Таши над своим предложением не думал. На ум взбрело, Ромару сказал – и довольно. Все мысли занимали поход и Уника, а про всякие огневые потехи он, признаться, и вовсе забыл. Но нельзя же перед вождем осрамиться, коли он спросил!

– Ночью хворосту натаскать. Вокруг лагеря обложить. С той стороны, где ветер – поджечь. А бежать кинутся – так некуда будет: костры с другого бока запалим.

Бойша кивнул.

– Хорошо придумал. А теперь слушай меня. У карликов глаза как у ночных кровососов, так что едва ли они нас вблизи не углядят. И еще, где ты здесь столько хвороста найдешь? Кустарник начнешь ломать – шум до самого моря поднимешь. Если их прежде времени потревожить, они всполошатся, кинутся куда ни есть – и, глядишь, прорвутся. А то и еще что-нибудь учудят. Мы их приемов не знаем. Короче, бери всех молодых, пусть здесь топлива наберут, сколько смогут. Когда к становищу подступим, будете вал из сушняка складывать.

Бойша кивнул, отпуская и показывая, что Таши может приступать к делу.

Таши поспешно принялся собирать парней, передавая приказ. От былого ликования и следа не осталось. Тоже умник, придумал, как врага разгромить.

Если бы не вождь, он бы тут навоевал! Бойша так сразу все понял и высмеял как мальчишку. Хорошо хоть не на людях, а с глазу на глаз. От отчаяния Таши полез за ветками в самую гущу терновника, весь изодрался, так что походил уже не на сына зубра, а на западных людей, что перед боем разрисовывают себя красными полосами.

Где в пустой степи дрова взять? – Таши был готов землю грызть, лишь бы обелить себя в глазах вождя. А дрова в результате сыскал Малон. Оглядел спокойным взором начинавшую темнеть степь и сказал:

– Тут мы ничего не сыщем. У вязов смотреть надо, у них ветви ломкие, глядишь и найдем.

– Давай! – в отчаянии согласился Таши.

Два десятка парней, отданных под начало Таши; все из прошедших посвящение в этом году, побросали набранные колючки и припустили к далеким вязам, обозначавшим пойму какой-то давно пересохшей речушки.

Найти удалось тополь, упавший чуть не два года назад и с тех пор пересохший в труху. С дерева мигом ободрали ветви, и через полчаса группа, навьюченная чудовищной величины вязанками, догнала отряд. Дров все равно было мало, но все-таки это уже что-то.

Ночь, надежный защитник, окутало войско непроглядным мраком. Всегда избегали люди темноты – во тьме раздолье злу! – но тут, в чистом поле, где немало гуляет нежити – детей Хорова и внуков Хадда, где над пустыми могилами встают по ночам недобрые тени, где и от врага, и от злого духа может неладное выйти, люди чувствовали себя в большей безопасности, чем за крепкой стеной родного селения.

Шли, радуясь безлунной ночи, ждали сигнала от дозорных, что вот они, пришлые чужинцы, спят, набивши тугие животы краденой бараниной и плотью убитых людей.

И в скором времени сигнал прозвучал: отряд вышел к стоянке диатритов.

Матхи и Ромар не ошиблись. Карлики-диатриты и в самом деле ушли не слишком далеко. Где-то на полпути между срединным и низовым селениями чужинцы устроили лагерь. Обрыв в этом месте был рассечен, отходящей протокой. Верно когда-то Великая текла в этих краях по иному, забирая вправо. Там, где она прежде встречалась с морем, теперь остался Горький лиман, знаменитый своими лихорадками и черной грязью, которая эту же трясавицу лечит. Старица никогда не была особо полноводной, а вот ил на дне лежал таким слоем, что сумел подсохнуть лишь сверху. Хрупкая корка словно ждала, когда ступит на нее тяжелая нога.