В сказках эльфы воруют детей и оставляют на замену сверхъестественное существо. Может, так и произошло. Может, настоящего ребенка Карен – счастливую, улыбчивую Лорен – эльфы забрали в свою страну, а на ее место подкинули эту вечно недовольную девочку.

Она твоя дочь, и ты ее любишь.

Да, она любила дочь. Но давно не испытывала к ней симпатии.

– Ты веришь в магию?

Карен подскочила. Лорен словно заглянула к ней в мозг или услышала предательскую мысль о том, что ее подменили эльфы.

Не выдумывай глупостей.

Лорен смотрела на нее с такой злостью, как будто правильный ответ дать было невозможно.

Карен бросила быстрый взгляд на Дэвида, опасаясь, что дочь сейчас выдаст, что Санты Клауса или Пасхального кролика не существует.

– Я считаю, что мы не способны узнать или понять все во вселенной, – уклончиво ответила мама. – Так что думаю, что магия возможна.

– Типа заклинания и ведьмы? – слова выстреливали изо рта Лорен, как пули.

«Это как-то связано с ее ссорой с мамой», – подумала Карен. Надо действовать осторожно: если девочку заденет какое-то ее слово или поступок, то ей никогда не узнать, что у дочери на душе.

– Не думаю, что существуют ведьмы, как в кино…

– С чего ты взяла?

Карен попробовала снова:

– Ну, нет никаких доказательств…

– Ой, да что ты вообще знаешь? – крикнула Лорен, бросив вилку на стол. – Ничего. Ты ничего ни о чем не знаешь.

– Следи за языком! Я не позволю так разговаривать в своем доме.

– Только это тебя и заботит, да? Как люди ведут себя в «твоем» доме, куда они кладут вещи в «твоем» доме? Да это даже не твой дом. Он куплен на папины деньги.

– А вот тут ты ничего не знаешь, – процедила Карен сквозь зубы. – На доходы с бизнеса твоего отца невозможно купить такой большой дом, автомастерская приносила одни убытки. Он вечно работал забесплатно или делал скидки на запчасти. Это на мои деньги, на мое наследство, доставшееся от отца, мы оплатили дом.

И только поэтому мы можем тут жить. Потому что не надо платить ипотеку или арендную плату.

Ее ответ слегка осадил Лорен, но, как и любая девочка-подросток, та решила проигнорировать факты, которые ее не устраивают:

– Папа поступал так, потому что заботился о других. Не то что ты. Ты на моих глазах даже старушке перейти улицу ни разу не помогла.

С каждым словом Карен словно наносили удары по сердцу, легким, животу. Женщина дежурила на обедах в школе Лорен, отвозила горячую еду пожилым, бесплатно сидела с детьми соседей, чтобы те могли сходить на работу или по делам. Она многое делала, но Лорен об этом не знала – Карен не кичилась своими поступками, как Джо.

Но это не имело значения. Она не обязана оправдываться или объясняться перед четырнадцатилетней девчонкой.

– Отправляйся в свою комнату, – сказала Карен тоном, в котором сквозил лютый мороз.

– То выйди из комнаты, то иди в комнату – определись уже, черт возьми, – рявкнула Карен, отодвигаясь от стола.

– Ближайшие два месяца карманных денег не увидишь. Продолжишь так со мной разговаривать – окажешься под домашним арестом до конца лета. Никаких секретных походов в зал игровых автоматов с мальчишками.

– Это не был никакой секретный поход! А мальчиков позвала Миранда.

– Не желаю слушать твои оправдания.

– Ты и так НИКОГДА НЕ СЛУШАЕШЬ! НИКОГДА МЕНЯ НЕ СЛУШАЕШЬ! НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!

Ну, вот и все. Лорен, наконец, высказала вслух то, что со дня смерти Джо говорила без слов. Это не оказалось неожиданностью, и Карен понимала, что многие подростки сгоряча ляпают то, что не имеют в виду.

Да, именно так и было. Она сгоряча. Лорен расстроена ссорой с бабушкой. Дело не в Карен. Ведь не могло быть так, чтобы ребенок, которого она когда-то носила под сердцем, сейчас сверлил ее взглядом, из которого сочился яд, а через секунду этот яд полился еще и изо рта:

– ЛУЧШЕ БЫ ТЫ УМЕРЛА, А НЕ ПАПА!

От сердца Карен откололся кусок и упал глубоко в кровавую пропасть.

Девочка, которую она носила внутри себя, ребенок, которому пела колыбельные, о котором так мечтала, которого полюбила в день его рождения больше любого другого человека на всем белом свете – этот ребенок, ее единственная дочь, желает, чтобы ее убили вместо отца.

И Карен не могла ничего поделать, когда Лорен плача выбежала из комнаты. И не могла ничего сказать: голос застрял в горле из-за слез – слез, которым она не позволит пролиться.

Миссис Шнайдер стояла у кухонного окна и смотрела на задний двор. Полиция, естественно, убрала ту мерзость, что вчера лежала на ее участке. Но почему-то каждый раз, стоило женщине бросить взгляд на улицу, как ей снова мерещились тела, будто их образ выжгло у нее на сетчатке.

«Какое неуважение, – пробормотала она. – Если кому-то хотелось убить этих бесполезных девок, бросили бы их где-то еще. Не у меня в саду».

Она могла только вообразить, что об этом сказал бы мистер Шнайдер. Он, собственно, и установил ограду, чтобы никто им не досаждал. Мистер Шнайдер понимал, что люди Всегда Пристают С Просьбами, если не дать им понять со всей ясностью, что, нет, ни при каком раскладе им совершенно точно не одолжат газовый гриль, и нет, детям нельзя срезать путь через их участок или даже случайно забросить на лужайку мячик.

Мистер Шнайдер всегда категорично решал вопрос с потерянными мячами (или фрисби, или всем остальным, что эти «галдящие маленькие ублюдки», как он их называл, забрасывали во двор), выкидывая этот мусор в контейнер – где ему и место.

Такое поведение не очень располагало к нему родителей «галдящих маленьких ублюдков», но, как часто говаривал мистер Шнайдер, он здесь жил не для того, чтобы водить со всеми дружбу. Мужчина особо не переживал, что соседи его ненавидят. Миссис Шнайдер предполагала, что все сложилось бы иначе, будь у них свои дети. Но Господь не посчитал нужным даровать им отпрыска. Так что не существовало маленьких Шнайдеров, которые продолжили бы род, и мужчина проводил дни, воюя с детьми, жившими в тупике, вместо того чтобы учить сына подавать бейсбольный мяч.

«А я бы хорошо его научил – так, чтобы мяч не улетал к соседям», – повторял он.

Мужчину не задевало, что каждый Хэллоуин их лужайку забрасывали яйцами и рулонами туалетной бумаги.

Не задевало, потому что, по воспоминаниям миссис Шнайдер, он просто усаживался у окна во двор и записывал на листок имена всех маленьких засранцев, которые посмели заявиться, после чего относил список шефу полиции. Офицер оказывался вынужден провести беседу с родителями паршивцев, за чем часто следовало наказание, причем нередко детей заставляли вернуться на место преступления и убрать за собой.