В «Сказании о Мамаевом побоище» воины Дмитрия Донского названы «отроками Давидовыми», соответственно же войска Мамая видятся автору этого сочинения филистимлянами.[355]

И победа Дмитрия Донского над Мамаем в трактовке средневековых русских авторов изначально предопределена: сам бог заступился за приверженцев истинной веры, помог им в борьбе с более многочисленным (так утверждают средневековые источники) врагом. Об этом прямо пишут создатели «памятников»: «И по сих же въ 9 час дне призре господь милостивыма очима на вси князи руские и на крепка воеводы, и на вся христианы, дръзнувше за христианство и не устрашишася яко велиции ратници. Видешя бо верни яко въ 9 час бьющееся аггели погагают христианомъ. И святыхъ мученик полкъ, и воина Георгиа, и славнаго Дмитриа, и великых князей тезоименитых Бориса и Глеба. В них же бе воевода съвръшенаго плъка небесных вой архистратигъ Михаил…».[356]Ряд средневековых сочинений содержит упоминания о небесной помощи Дмитрию Донскому со стороны его предка Александра Невского.[357] В духовном стихе о Дмитрии Солунском (святом покровителе Дмитрия Донского) содержится фраза, что именно этот святой «отогнал… неверного Мамая во его страну порубежную». Сохранилась также легенда о явлении Дмитрию Донскому перед Куликовской битвой иконы Николая Чудотворца как знака божьей помощи.[358] Мамай же, увидев столь явную помощь христианам со стороны божественных сил, якобы произносит: «Великъ богъ христианескъ и велика сила его! Братие измаиловичи, безаконнии агаряне, побежите неготовыми дорогами».[359]

Весьма символическим эпизодом противостояния православной Руси и языческой Орды под предводительством Мамая является участие в Куликовской битве двух монахов-схимников — Пересвета и Осляби, якобы направленных на помощь Дмитрию Ивановичу Московскому самим Сергием Радонежским — одним из наиболее почитаемых на Руси святителей.[360] Участие и героическая гибель монахов в битве является ярким и живописным аргументом в пользу того, что битва велась в значительной степени (если не в первую очередь) именно за веру, а не за политические цели. Особенно впечатляюще описан в «памятниках» поединок пожилого монаха Пересвета с ордынским богатырем Челубеем (Темир-мирзой), открывший Куликовскую битву.

Между тем выступление монахов с оружием в руках против врага — явление совершенно экстраординарное, поскольку духовенству было запрещено брать в руки оружие. Кроме того, статус Пересвета и Осляби (если принять их участие в Куликовской битве за исторический факт) вызывает большие сомнения у специалистов по древнерусской истории. Согласно сохранившимся документам конца XIV в., Пересвет и Ослябя к моменту битвы были отнюдь не монахами (и тем более не схимниками, т. е. обладателями высокого иноческого сана), а боярами — причем на службе даже не у Дмитрия Московского, а у его тезки — Дмитрия Ольгердовича Брянского. Интересно отметить, что автор «Задонщины» в какой-то мере сам себе противоречит: он называет Пересвета «чернецом», но при этом пишет, что он «поскакивает на своем борзом коне, а злаченым доспехом посвечивает», т. е. облачен не в монашеское одеяние, а в боевые доспехи.[361]

Современные исследователи даже сумели найти причину того, что Пересвет и Ослябя вошли в источники как монахи: оказывается, под конец жизни, после 1393 г., Ослябя и в самом деле принял монашеский постриг — не исключено, что даже в обители, основанной Сергием Радонежским (что, кстати, опровергает версию о гибели Осляби на Куликовом поле).[362] В источниках Ослябя фигурирует как «брат» Пересвета — возможно, они и в самом деле были близкими родственниками. Летописцы же, не вполне вникая в такие тонкости, сочли их «братьями во Христе» — монахами одной обители. Впоследствии все эти детали оказались «забыты» авторами «памятников Куликовского цикла», и в результате Мамаю на Куликовом поле противостояли не два брянских боярина-воина (что было бы вполне заурядным эпизодом), а два монаха-схимника — что являлось уже событием из ряда вон выходящим и придавало Куликовской битве и вообще противостоянию русских князей с Мамаем характер «священной войны».[363]