их предыдущей встрече, и это спокойствие показалось ему столь необычным рядом с мелкой суетностью всех остальных, что он засмотрелся на нее, словно видя ее впервые. В ней было то, чего, насколько я знаю, не было в других. Она держалась с таким достоинством, что люди всегда засматривались на нее, находя во всем, что она делала, присущее только ей обаяние. Со свойственным ей изяществом, навеки запавшим Авалору в душу, она подошла к нему. Но он не сказал ей ничего из того, о чем собирался вести речь, хотя в тот раз они разговаривали долго: впрочем, ему показалось, что они провели вместе столь мало времени, что это и помешало ему высказаться!

Но это было не так, ибо потом он много раз заговаривал с нею, и опять же это ни к чему не приводило, то по одной причине, то по другой он хранил молчание. Когда же трудно было определить причину этой робости, он ссылался на недостаток времени.

Так было и на самом деле, но не в том смысле, который придавал этому он, ибо происшедшие потом события поставили его вне времени. Он узнал, что такое лишения, когда приобщение к ним не могло ему дать ничего, кроме боли.

Но кажется, так было суждено свыше, потому что, откладывая объяснение с Аримой со дня на день, он провел так целый год, и все время ему казалось, что в этом виноват не он сам, а какие-то побочные обстоятельства. И когда таким образом он дожил до конца года, то с еще большим усердием стал придумывать извинения своему поведению – до такого состояния довели его робость и любовь.

Но о нем рассказывают удивительную вещь: он так сильно любил Ариму, что не понимал, что откладывает свое признание из чувства страха!

Ведь издавна любовь и страх сопутствуют друг другу, ибо человек боится вызвать недовольство любимого существа, желая доставить ему прежде всего счастье и боясь рассердить его. Душевная робость – это первый признак надвигающейся любви, и от этого робость карается еще сильнее, и влюбленный не понимает, что она полностью обусловлена сердечной склонностью.

Так не понимал этого и Авалор. Он, кажется, так любил Ариму, что и сам не мог понять своего чувства. Робость повлияла на него так, как и должна была повлиять, а любовь заставляла его приписывать свое поведение иным причинам.

Эта душевная сумятица доставляла ему новые страдания, так как, если бы он разобрался в своих чувствах, то попытался бы узнать, как она их воспримет. У нее было много подруг, с которыми Авалор состоял в приятельских отношениях и, к сожалению, мужчине было бы нетрудно узнать, о чем женщины шепчутся между собою.

Все это я много раз слышала от своего отца, весьма превозносившего любовь этого рыцаря и клявшегося в том, что на своем веку никогда не встречал столь преданного своей любви человека. Он умер из-за Аримы и из-за того, что что не сказал ей о своих чувствах. Но он подозревал она знала о них, и это подозрение основывалось на том, что она сделала, догадавшись о его любви. Как вы потом увидите, могло быть и так, но могло быть и не так.

Глава IX

О том, как Авалор упал во дворце, и о том, как это было истолковано одной дамой

Итак, Авалор к концу года ощущал глубокую душевную усталость.

Если раньше он всегда находил, о чем говорить с Аримой, то теперь уже давно при виде ее у него язык прилипал к гортани, словно он действительно был вне себя, в состоянии транса.

Известно, что однажды, когда принцесса вместе со своими приближенными, девицами и рыцарями, находилась во дворце и предавалась приятному времяпрепровождению, он устроился в углу, устремляя взгляд в том направлении, откуда могла появиться Арима, ибо он, по мере развития своего чувства, не только не утратил надежду, а, напротив, укреплялся в ней все более.

Он любил ее совсем не так, как другие рыцари, и поэтому ему казалось, что он имел основания и для совсем других надежд по сравнению с ними.

Итак, прислонившись спиной к стене, из своего угла он увидел, как вошла Арима. И, не удержавшись на ногах, или, как по слухам он позднее говорил сам, не выдержав взгляда ее огромных глаз, упал. И поскольку он был значительно выше других рыцарей, его падение было замечено всеми.

Некоторые из присутствующих заподозрили истинную причину происшедшего, но были погружены в свои мысли и не стали говорить о своих подозрениях. Но прошло немного времени, и это падение породило все горести и страдания Авалора.

И поскольку нет беды, которая бы не нашла пути к тому, кому она предназначена свыше, случилось так, что среди присутствующих, рядом с одною дамой, приятельницей Авалора, стоял рыцарь – человек высокого происхождения, но низких помыслов, и от него-то и произошли все дальнейшие беды. Ибо эта дама, относившаяся к Авалору весьма дружелюбно, имела обыкновение приветствовать его небольшими посланиями. И она отправила к нему пажа с вопросом, с какой же высоты он упал, что наделал столько шуму. И Авалор отвечал ей, что с высоты своей любви.

Стоявший рядом с этой дамой рыцарь сразу укрепился в своих подозрениях и через какое-то время стал говорить, что Авалор втайне служил Ариме и что их связывало иное чувство, нежели дружба. Частично это было сказано так, чтобы об этом узнала и Арима, но поскольку она не знала за собой никакой вины, а о чувствах Авалора ничего не ведала, то не обратила на это никакого внимания, сочтя все это шуткой. Но стоит заронить подозрение в человеческую душу, чтобы оно никогда ее полностью не оставило, даже если человек ему и не верит, и Арима стала присматриваться к поступкам и прислушиваться к словам Авалора, а они были вполне ясны для того, кто решил бы отнестись к ним со вниманием.

Присмотревшись, она заметила, как странно ведет себя при ней Авалор, как он теряет нить разговора, неожиданно умолкая в самый разгар беседы, как он никогда не может с ней толком проститься и не сводит с нее глаз, стараясь делать это так, чтобы она не заметила, как он жалуется, что они редко видятся. Кроме того, достаточно было посмотреть на его походку, его задумчивый облик, слышать его несвязные речи, сменяющиеся отчужденным молчанием. Она также поняла, что Авалор знал все, связанное с ее обязанностями при дворе, и, куда бы ни направлялась