– Я же сказала, что они слишком нарядные, – ответила я.

– Мне такого не говорили, когда я их покупал.

– Кто?

– Ну так, – запинаясь, произнес ты. – Продавщица в ювелирном.

– А они и вправду слишком нарядные. Я их надену, если мы с тобой пойдем в какое-нибудь шикарное место.

Я пыталась намекнуть тебе – как же мне не хочется в этом признаваться, – чтобы ты пригласил меня на праздничный бал. Не сработало: ты, сволочь, меня не пригласил.

– А прямо сейчас нам нужно в «Ивовую ветвь». Пойдем.

Пару кварталов я тащила тебя за руку, а ты, потея и извиваясь, шел на носочках и часто-часто переставлял ноги, словно тебе хотелось в туалет. Но даже в этих нарочито нелепых движениях проглядывала грациозность. Твоя ладонь крутилась в моей руке, словно пойманная лягушка. Тебе давно пора было подстричься, и ты зачем-то обкусал свои влажные губы. Как бы мне хотелось, чтобы в ту минуту я в последний раз восхитилась твоей красотой. Я могла бы отпустить твою руку, отвернуться, когда ты попытался бы меня поцеловать, и броситься под машину. Тогда теперь мне не пришлось бы шарахаться от тебя в коридорах колледжа. Я должна была понять все тогда, на последнем перекрестке, когда на светофоре загорелся зеленый свет, потому что тогда бы…

Мы открыли дверь «Ивовой ветви», и из динамика донесся звуковой сигнал. Перед нами была целая оранжерея, а ты мялся и пожимал плечами.

– Как это ты не можешь выбрать? – спросила я. – Тебе приходилось иметь дело с цветами чаще, чем мне.

– Угу.

– Хотя, думаю, ты их уже давненько не покупал, да? Вон там красивые лилии.

– Угу.

– Тут столько прелестных букетов. Наверное, зря я так говорила про цветы. Нужно было с тобой поссориться только ради того, чтобы ты принес мне букет.

– Угу.

– Вот скажи: ты подбираешь цветы специально для каждого повода, как делали в старину? Даришь нарциссы и как бы говоришь: «Прости, что опоздал», даришь маргаритки и просишь у девушки прощения за то, что выставил ее дурой перед ее же друзьями, а вот эти завядшие цветочки, наверное, означают «Думаю о тебе»? Или ты просишь, чтобы тебе собрали букет из цветов, которые просто хорошо сочетаются? – я, словно дурацкая марионетка, разыгрывала эту, как мне казалось, шуточную сцену, которая даже детям показалась бы несмешной. – А какие цветы надо купить, чтобы поздравить человека с днем рождения? Или пригласить его на вечеринку? Какими цветами можно выразить: «Вы меня не знаете, но если вы та, кто мы думаем, то мы с моим парнем восхищаемся вами, и поэтому я решила устроить роскошный праздник в честь вашего восемьдесят девятого дня рождения, пожалуйста, приходите»? Как на языке цветов сказать: «Помогите мне осуществить мечту»?

– А ты, наверное, Аннетт.

Нет, неправда.

– Как дела, Эд? – спросил лысый продавец с очками, висящими на шнурке из бусин. Я повторяла про себя, что он ничего не сказал, что я ничего не расслышала и что я не замечаю, что ты молчишь, хотя продавец уже стал жать мне руку. – Приятно познакомиться с человеком, о котором столько слышал.

– Нет, Амброз, – сказал ты наконец. – Мы просто ищем…

– Я знаю, что вы ищете, – проворковал продавец и подошел к холодильникам. – Мне не придется тратиться на доставку. Я запишу эти десять баксов на счет твоей мамы, Эд. Ты знакома с ней, Аннетт? – Амброз закрыл холодильник и подошел ко мне с огромным алым кустом в руках. – Она большая любительница цветов, – с этими словами он передал мне яркий букет внушительных размеров: холодную вазу с высокими красными розами. Всем известно, что значат эти цветы.

– Это букет не для нее, – вдруг сказал ты, и это, Эд, черт тебя дери, было совершенно зря.

– Так ты не Аннетт?

Аннетт… Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы все понять. Аннетт – это имя значилось на конвертике, который высился посреди букета на пластиковой шпажке. Мне будто бы плюнули в лицо. Красные розы положено дарить своей девушке, а твоей девушкой была я. Так что я взяла холодный конверт с острыми уголками.

– Не надо, – тихо проговорил ты.

Эд, это были очень-очень красивые цветы.

– Я хочу посмотреть, – соврала я, – что ты написал… – не договорив, я разорвала конверт и шумно вздохнула на весь магазин.

Я все время думаю о тебе.

Меня словно сбросили в океан или в ущелье, полное ужасов. Я и представить не могла, что меня ждет такая сцена в цветочном магазине. «Дыши спокойно», – повторяла я себе. В стеклянной двери отражалось твое глупое выражение лица. И если бы я смотрела фильм с подобным сюжетом, я бы насмешливо сказала, что следующей репликой главной героини станет: «Как давно все это началось?»

Но тогда я сама произнесла эти слова.

– Мин…

– Кажется, совсем недавно, – с отвращением проговорила я, – раз ты все время думаешь о ней.

Флорист прикрыл лицо рукой. «Ты все время говоришь о геях, Эд, – подумала я, – а сам делишься своими любовными секретами с этим мужчиной».

– Мин, я пытался тебе рассказать.

– Но эти цветы заказал не для меня, – произнесла я, и в моем кулаке что-то хрустнуло. Я разжала ладонь, и цветы с глухим стуком упали на пол.

– Мин, я люблю тебя.

– И все время думаешь обо мне, если верить твоей записке, – сказала я. У меня трещала голова от сложных расчетов. Тебе пришлось перестать думать обо мне, потому что ты постоянно думал об Аннетт. Я представила ее в цепях и с топором в руках и сжала лепестки в кулак. О ком ты постоянно думаешь? Решить это уравнение я не могла. Мне нужна была помощь, но ты на что-то способен, только если у тебя под рукой есть чертов транспортир.

– Мин, послушай…

– Я! – крикнула я. – Слушаю!

Я швырнула конверт – а вот теперь она швырнет конверт ему в лицо – тебе в лицо.

– Так вы… когда вы…

– Постой, во-первых, я не обещал тебе, что не буду видеться с другими людьми.

– Вранье! – ответила я. – Именно об этом мы и договаривались.

– Я сказал, что не хочу ни с кем видеться, – напомнил ты мне о поездке в шумном автобусе в день Хеллоуина, и я почувствовала на своих плечах вечернюю прохладу, – а не…

– Вранье! Ты говорил, что любишь меня!

– Я и правда люблю тебя, Мин. А Аннетт просто живет совсем рядом со мной. И ты, наверное, знаешь, что мы расстались друзьями. Ты же сама дружишь с парнями, и я тебе и слова об этом не сказал…

– Вы с Аннетт живете рядом?

– Да, и иногда она приходила ко мне делать уроки или просто поболтать. С Джоан они так и не поладили, так что мы с ней сидели у меня в комнате.

– О боже.

– Она любит баскетбол, Мин. Что еще тебе сказать? Ее отец дружил с моим отцом. Она умеет слушать. И да, по большей части мы занимались тем, чем занимаются друзья.

– Ты… ты спал с ней?

Я начала считать вечера, когда мы не разговаривали по телефону или болтали совсем надолго. Трубку поднимала недовольная Джоан и, уклончиво отвечая на мои вопросы, топала по лестнице, чтобы позвать тебя. Я тоже хорошо умею слушать. Я выслушивала все это. Но теперь ты молчал. И вместо ответа, который был мне заранее известен, в магазине слышалось только журчание воды, вытекающей на пол из красивой вазы.

– Послушай, Мин, я знаю, что ты мне не поверишь и что это непросто принять. Как и мне самому. Это прозвучит ужасно странно, но мне казалось, что во мне живут два человека и один из них очень-очень-очень счастлив с тобой, Мин. Я любил тебя, я люблю тебя и сейчас. Но потом ночью в мое окно стучала Аннетт, и я как будто начинал жить другой, тайной жизнью, о которой и сам ничего не знал…

Стеклянные дверцы холодильника оглушительно зазвенели. Наверное, от моего крика.

– Мин, пожалуйста. Просто у нас с тобой… у нас с тобой все по-особенному, сама знаешь, – у тебя было то же выражение лица, с каким ты пытаешься выбрать новую стратегию на баскетбольной площадке. – Есть же, наверное, такие фильмы, да? Когда живут два парня, скажем близнеца, и один ведет себя нормально, а второй…

– Вот только мы с тобой не в фильме, – сказала я. – И мы не кинозвезды. Мы всего лишь… о боже. О боже.

Теперь я во все глаза смотрела не на тебя. «Сколько еще ужасных вещей, – думала я, – мне придется увидеть? Сколько еще ужасных сцен в отвратительных фильмах, сколько ужасных ошибок ждет впереди? Сколько еще гадких карикатур мне придется сорвать со стен?»

– Эй, – сказал продавец, – не надо.

Я вырвала руку из его ладоней и продолжала отдирать плакат со стены. «Разорву его на клочки, –