изменилось: больше она не была похожа на скромную смущенную школьницу, теперь она походила на бесстыдную распутницу.

Оторвав взгляд от происходящего на экране, Соколов обвел взглядом своих подчиненных. Лица милиционеров говорили о ненависти и негодовании, а на глазах капитана Онучкина даже выступили слезы. Не то от злости, не то от ужаса.

«Ай!» – раздался из динамика голос Ани. И стоны стали еще громче.

– Выключай, – махнул рукой Святослав, обрубая это непотребство. – Все понятно.

Айтишник нажал на «стоп», и в кабинете повисла тягостная тишина.

– Товарищ майор, разрешите выйти? – срывающимся голосом выдавил Онучкин. Желваки на его челюсти так и ходили ходуном.

– Разрешаю.

Капитан сорвался с места, доставая из кармана мобильный. Когда дверь за ним захлопнулась, оперативники услышали громкий быстро удаляющийся от кабинета голос:

– Але! Где Машка? Где Машка?!

Все оставшиеся стали понимающе переглядываться.

– Товарищи, – прохрипел Соколов, резко выдохнув. Увиденное на него тоже произвело тягостное впечатление. Однако кому-то нужно было сохранять присутствие духа и холодную голову. Чем дальше, тем ситуация становилась хуже, и давать сейчас слабину было никак нельзя, – мы имеем дело с очень опасным серийным убийцей. Убийцей, который считает себя богом и думает, что у него есть право судить людей за их грехи. И я, так же, как и вы, считаю, что за такие грехи нужно судить! Но мы не можем!!! И такой жуткой смерти они не заслужили!

Подчиненные начали переглядываться. Видно было, что они совершенно в разобранных чувствах, возмущены и растеряны.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – вызвался Гудков. Это был седоволосый опытный служака, к которому остальные относились с заметным почтением.

– Да, разрешаю! – кивнул Святослав и заметил: – Блин, я с вами уже месяц работаю, что вы со мной как с проверяющим из УСБ говорите?

Внезапно кабинет огласил полный злости и напряжения голос Раткина:

– Маленький сучонок… Сопляк…

Майор посмотрел на подчиненного, но тот с ненавистью уставился на ноутбук, как будто хотел разнести его на куски. Или того, кого этот самый ноутбук недавно показывал.

– Отставить проявление чувств, товарищи офицеры! – скомандовал Соколов. Но на этот раз его окрик, похоже, не подействовал. Милиционеры продолжали переглядываться.

– Сколько же он их заснял? – задал вопрос, который мучал всех присутствующих, начальник информотдела Сизов. – Трех только? Десять? А может, и дочку мою тоже? Она ведь тоже с кем-то там «встречалась и не сошлась характером»! Как раз шестнадцать ей!

– Очень хорошо, капитан, – кивнул майор, выжидательно глядя на подчиненного. – Ну и что? Нормально наказали его? И девчонку-дуреху? Ровесницу вашей дочки, а? Так хоть шлюхой осталась бы, но живой! Что скажете?

Круглое лицо Сизова налилось кровью, а взгляд наполнился негодованием:

– Лучше? Лучше, чтобы шлюхой не была! Вот что лучше!

– Ну так занимайтесь ребенком – и не станет!

– А когда, товарищ майор? Когда? Я всего себя, всего, с армии, отдал стране! Всего. Как и жена. Я на службе, она в школе. А дочка росла. Занимались как могли. Сколько времени хватало. А страна дочку кормила тем временем. Кормила дерьмом, так что любой опухнет! И откуда я знаю, может, она деньги у меня просила не на книжки, не на кино с дискотеками, а чтобы ее этот щенок трахал? На мои деньги, кровью и потом заработанные! А она стонала! А потом чтобы извращенцы всего мира на нее глядели и затворы передергивали?

Святослав смотрел в глаза немолодого уже милиционера и чувствовал себя очень скверно. Он понимал – насколько это вообще было возможно, не имея своей семьи, – волнения и страхи Сизова. Только себе он всех этих переживаний позволить не мог. Да и подчиненным, в общем-то, тоже не мог.

– Ну все, хватит истерик, – устало вздохнул он, всем своим видом давая понять, что и рад бы разделить тревоги испуганного отца, но увы…

Но Сизов его сочувствия не принял. Начальник информотдела завелся не на шутку, и состояние его, похоже, действительно было близко к истерике.

– Легко вам говорить! – воскликнул он. – У вас детей нет. Была бы дочь, так же бы кричали!

Напоровшись на спокойный взгляд Соколова, капитан опомнился и понял, что перешел границы дозволенного. Он с испугом глянул на начальника, но тот не стал наказывать испуганного отца за несдержанность, а только печально улыбнулся:

– А я себя Родине по-настоящему всего отдал. На семью не хватило.

В кабинете снова повисла тягостная тишина.

– Ну, ладно, хватит, капитан, – вздохнул Святослав, переводя разговор в более конструктивное русло. – Мне понятны ваши чувства. Но давайте не забывать, что мы офицеры. Работники правоохранительных органов. И наша задача – разыскать убийцу!

– Если бы мы остановили этого извращенца, – с горечью отметил Сизов, – не было бы никакого убийцы. Это наша задача была. И не только наша, а всего города, страны! Нас как отцов! Нас надо судить!

– Осудят. В свое время.

– Товарищ майор, я прошу прощения за Сизова, – вмешался в разговор Раткин, стыдясь за несдержанность товарища. – У него… семейные проблемы… – И, наклонившись ближе к круглолицему капитану, тихо, но с нажимом добавил: – Леха, хорош уже. Выйди, воды попей.

Сизов с силой потер лицо, стараясь прийти в себя, и пробубнил пристыженно:

– Извините… мне прямо…

Он поднялся и с почти неприличной поспешностью выскочил в коридор.

Соколов посмотрел ему вслед и произнес разочарованно:

– Так, товарищи. Вы извините, конечно, но такое поведение меня прямо-таки огорчает.

– Да всем нам тяжело… – попытался оправдаться и заодно оправдать более эмоциональных коллег Раткин. – У нас городок маленький, все друг друга знаем… Всем страшно, когда у кого-то сын наркоманом стал или дочка там загуляла… Но такого еще не было! Оттого и не по себе!

Тут уже и Семичастный подключился, поддерживая напарника:

– Если здравый смысл, порядочность и честь людей наших отвратить от греха не может, пусть хотя бы страх и ужас смертный помогут.

– Хе-хе, – невесело хохотнул майор. – Тут уж не сомневайтесь. Журналисты об этом на всю Россию раструбят.

– Нам без этого никак в любом случае не обойтись. Без содействия населения преступников не поймать! – высказал свое мнение седовласый Гудков.

Соколов согласился:

– Да я не против. Сделайте официальное заявление. Прямо так: серийный убийца зверски пытает и убивает лиц, подверженных порокам: проституток…

– Ну так девочка-то не проститутка! – вступился за Аню Цареву Раткин, и усы его возмущенно встопорщились.

– Ну, подберите слова! – начал раздражаться Святослав. В конце концов, у него нервы были тоже не железные и переживал он не меньше остальных, хоть и был в Медвежьем человеком новым. – Я соглашусь с вами. И вот что: предлагаю рассказать и про девочку, чем она занималась, и про трудника этого,