И таких было достаточно. Честно говоря, даже больше чем достаточно.

Другим капитаном, не ставшим повторять первый опыт, оказалась и Уошен. У нее тоже был сын, ушедший с Бродягами, и обе они знали опасность, которая таится в том, чтобы подарить миру новую душу. А люди слишком часто принимали рождение детей за, так сказать, увеличение бессмертия, пытаясь обеспечить свое будущее преданными существами.

- Но это меня не извиняет, - как-то заметила Уошен, подавив гнев полуулыбкой.

- Извиняет? - твердо переспросила Миоцен, не понимая этого неподходящего к данному случаю слова. - Извиняет. Извиняет. - Она покачала головой и отхлебнула обжигающе горячего чаю. - Что именно ты подразумеваешь под своим «извиняет»?

Это был необычный вечер. Случайно зашла Уошен, и Вице-премьер по какой-то прихоти пригласила ее присоединиться к ней. Сидя на низких креслах около дома, они смотрели, как почти голая ребятня - уже подросшие и совсем малыши - бегала по площади. Груботканные тенты давали тень, но из-за многочисленных дырок, прогрызенных насекомыми, куски площади оказались залитыми небесным синим светом. Этот свет за последние сто восемьдесят лет померк совсем ненамного. Он оставался по-прежнему ярким, обжигающе горячим и порой даже полезным. Миоцен подставила под отверстие свой овальный стальной бокал, и он, фокусируя энергию, превратился в удобный даже в путешествиях заварной чайник. Дождевая вода быстро закипела, и Миоцен приготовила для гостей большие кружки чая.

Уошен приняла чашку с поклоном и заметила, что у нее уже есть сын. Миоцен не сказала ничего о своих предыдущих мыслях, впрочем, как и о последующих. Вместо этого она лишь просто подтвердила:

- У тебя есть сын. Да, есть.

- Но если я найду достойного отца, я заведу еще одного. Или двух.

Уошен трудно находила себе любовников. Дью считался предателем. А как иначе можно было его назвать? Впрочем, он был полезным предателем, находя возможности передавать им информацию о местоположении и занятиях Бродяг.

- Массовое деторождение. И все-таки я не верю, что это лучший выход…

- Согласна, - кивнула Миоцен.

- Хотя я и обнаружила для себя… - Уошен заколебалась, понимая, что последующие слова нужно облечь в некую удобоваримую вежливую форму.

- Что? - подтолкнула Миоцен.

- Аморальность этого. Ну, аморальность рождения ребенка, а особенно столь большого их количества.

- О чем ты говоришь, дорогая?

Уошен медленно пила чай и наконец решила, что незачем беспокоиться о том, что подумает о ней Вице-премьер.

- Делать детей - это циничный расчёт. Они приходят в жизнь не благодаря любви…

- Разве мы не любим их? - Сердце Миоцен на мгновение вздрогнуло.

- Любим, конечно. Конечно, да. Но родители при их производстве руководствуются лишь прагматичной логикой. В первую очередь. Дети дадут столь нужные рабочие руки и головы, которые можно должным образом воспитать и образовать, чтобы этими головами и руками построить очередной мост.

- В соответствии с планом Ааслин, - заметила Миоцен.

- Естественно, мадам.

- А разве это не достаточно важная причина?

- Мы говорим, что это так. - Медулла оссиум изменил лицо Уошен. Ее плоть оставалась по-прежнему упругой и здоровой, но принимаемая пища и постоянное ультрафиолетовое облучение изменили ее комплекцию и цвет кожи. Кожа ее стала коричневато-серой; Уошен стала похожей на дым. Но еще больше, чем кожа, изменились ее глаза. Всегда мягкие, теперь они смотрели строже. Уверенней. И разум, светившийся в них, тоже стал более волевым, сосредоточенным, устремленным не только на личные интересы.

- Но разве мы не должны предпринять все возможное, чтобы спастись? - настаивала Миоцен.

- А что произойдет потом? - вдруг прервала ее Уошен. - Нам нужно еще столько тел в ближайшие сорок восемь столетий. Если мы собираемся создать индустриальную мощь, как воображает Ааслин, предполагая, что Meдулла оссиум продолжает увеличиваться… тогда конечно. Тогда мы вернемся домой и нас встретят как героев, ну, и так далее… Но что станет с этим маленьким государством, которое мы породили?

- Имеет смысл обсуждать далеко не все, - заметила Миоцен.

- Полагаю, что наихудшее обсуждать необходимо.

- Извини?

- Мадам. В конце концов, решать - это не наша задача. Это будущее наших детей и внуков.

Неожиданно Миоцен почувствовала, что пришло время сна. Уединения, позволявшего, не делая лица, в своей уютной темноте изложить на листках все происшедшее за день. Всего несколько строк крошечных букв. Бумага была тонкой, насколько позволяла нынешняя промышленность, но с годами все равно станет все труднее и труднее читать историю их возрождения.

- Наш Корабль вмещает в себя всевозможных пассажиров. И странные чужие, может быть, часто куда нужнее, чем наши дети.

Молчание.

Миоцен оправила форму, изготовленную из прохладной белой ткани, пористой с учетом непрерывно выделяющегося острого пота. Несколько вплетенных в нее нитей серебра символизировали былую зеркальность их костюмов. Дети же вне публичных мест носили лишь штанишки или короткие юбочки и жилеты. Миоцен уже давным-давно смирилась с их наготой, но зато неукоснительно требовала от капитанов постоянного ношения полной формы.

Утомленная ожиданием ухода гостьи, она поинтересовалась, чем та столь озабочена.

- Этими детьми.

- То есть?

- Ах, если бы существовали только они…

- Ты имеешь в виду Бродяг! - Миоцен кивнула, рассмеялась и сделала вид, что допила свой чай. - Я предполагаю, что они просто хотят остаться здесь, где им так хорошо. Остаться на Медулле, и мы можем запереть их здесь. Прочно и надежно.

В аккуратном списке потерь и приобретений, заносимых на страницы дневника Миоцен, появилась новая категория. Там были рождения и смерти, а теперь добавились еще и побеги.

Миоцен понимала, почему начались эти побеги. Дети брали с собой только провизию и легкие приспособления, предназначенные для длительного похода. Судя по слухам и имеющимся свидетельствам, ближайшие Бродяги находились где-то в тысяче километров за горизонтом. Это было утомительное путешествие для любого нормального человека, но Миоцен почти верила, что дети - особенно наиболее впечатлительные из них - могли убедить себя в том, что их побег - это достойный вызов всем смутным сомнениям, существовавшим в их еще очень короткой жизни. Она могла даже представить себе все причины, по которым они бежали. Скука. Любопытство. Политические идеи сентиментальности или насилия. А некоторые, возможно, просто не видели применения себе здесь, внутри лагеря, Преданных. Это были ленивые, трудные, туго соображающие дети, считала Миоцен, и они надеялись, что у Бродяг с них будут спрашивать меньше. Именно это они должны были говорить себе, решаясь на побег. И они уходили поодиночке или маленькими группами, блаженно рассчитывая на свою молодость и фортуну, которые должны были привести их к наградам и счастью.