— Ночью я спал в своей постели, — стоял на своем Андрей. — А эти очки мне дала Светлана.

ТриТэ вздохнул:

— Ладно. Сейчас… — Он набрал номер еще раз: — Виталий Михайлович? Снова я, да. Простите, что отвлекаю по пустякам. Я сейчас заходил проверить ваш кабинет и увидел на столе солнечные очки. Да. «Рей-бан». Стекла в форме капель. — Прикрыл трубку ладонью. — Сейчас он посмотрит. Ваши на месте? Тогда, наверное, кто-то из моих оболтусов во время обхода оставил. Я проверю. Еще раз прошу прощения за беспокойство. — Начальник службы безопасности сложил трубку и сунул в карман. — Его очки на месте.

— Я ничего не понимаю, — растерянно пробормотал Андрей и, внезапно оживившись, воскликнул: — Давайте поедем к Чернозерскому, и пусть он повторит мне в глаза то, что я не возил его в аэропорт!

— Андрей Данилович, не горячитесь, — остановил его ТриТэ. — Успокойтесь. Мы не можем ворваться к Чернозерскому в квартиру и учинить допрос.

— Но они врут! — В глазах Андрея вспыхнул безумный огонь, а на щеках зажегся горячечный румянец. — Оба врут!

— Ну, допустим. Вы готовы сказать это им? — улыбнулся Третьяков.

— Да!

— Хорошо. А они скажут, что вы просто заболели и поездка в аэропорт вам привиделась в бреду. Как полагаете, кому из вас поверят? Их двое, вы один.

— Черт. — Андрей взял себя в руки. Он понял, что ТриТэ прав. Неприятно, конечно, однако так и есть. — Но вы-то мне верите? — быстро спросил он.

Третьяков пожал широкими плечами:

— Слова не имеют значения. Как и эмоции. Мне нужны факты. Давайте подождем, проверим вашу машину, квартиру, попытаемся что-нибудь «нарыть». Получим факты, тогда и станем разбираться в ситуации.

Андрей счел за благо послушно кивнуть. Конечно, он бы предпочел, чтобы ТриТэ воскликнул с жаром: «Да! Я тебе верю, друг! Вокруг тебя плетется настоящий заговор!» Но… ведь, по совести, ТриТэ поступает совершенно правильно.

— Хорошо, — сказал, старательно успокаивая себя, Андрей. — Осматривайте машину. Я сейчас вернусь. Только загляну в журнал дежурств.

— Ради бога, — снова пожал могучими плечами Третьяков, открывая переднюю дверцу. И пробормотал, но уже себе: — Та-ак, посмотрим, что у нас здесь…

Андрей пошел к банку. На ходу он оглянулся. ТриТэ уже возился в салоне «девятки». Андрей, сам не зная почему, ускорил шаг, миновал последний ряд машин, перешагнул через цепь и взлетел по ступеням. Здесь он с деланной беспечностью оправил пиджак, сдерживая шаг, вошел в банк, свернул к комнатке охраны. За консолью сидел парень из дневной смены. Заметив Андрея, он нажал специальную клавишу, отпирая замок. Створка приоткрылась, и Андрей вошел в дежурку.

— Добрый день.

— Добрый день, Андрей Данилович.

— Могу я посмотреть журнал дежурств?

В журнал дежурств заносилось время приема помещений под охрану и снятия с сигнализации. В обеих графах ставилась подпись «хозяина» кабинета и старшего смены. Кем бы ни был таинственный посетитель, чтобы получить доступ к кабинету Андрея, он должен был оставить свою подпись в журнале.

— Конечно. — Охранник взял пухлый, затянутый в жесткий коричневый переплет журнал из специальной ячейки, протянул: — Все в порядке. Никаких происшествий.

— Я знаю, — ответил Андрей, открывая журнал.

Вот его подпись о сдаче кабинета под охрану. Семнадцать часов пятьдесят одна минута. Все правильно. Именно в это время они с Татьяной вышли из банка. Так… Снятие с охраны. Одиннадцать семнадцать? В это время он как раз летел в банк, выжимая максимум из двигателя «Нюськи». И его подпись. Красивая, с характерной хвастливой завитушкой в последней «в». Этого не могло быть. Андрей положил журнал на консоль.

— Спасибо, — сказал рассеянно, выходя из комнаты.

— Не за что, Андрей Данилович, — ответил ему в спину охранник.

Андрей быстрым шагом пересек зал и направился к приемной.

Татьяна разговаривала по телефону.

— Ты просыпалась ночью? — гаркнул Андрей от порога.

Татьяна знаком попросила его обождать. Прошептала одними губами: «Ростовчане».

— Да, — сказала она вслух. — Да. Конечно. Андрей Данилович вас примет. Сегодня в три? Хорошо. Я передам. Конечно. Всего доброго. — Она повесила трубку. — Андрей, ты не мог бы в следующий раз не кричать на весь банк?

— Ты просыпалась сегодня ночью? — выпалил он. — Это очень важно.

— Нет, слава богу, — покачала она головой.

Андрей застыл с открытым ртом. Его надежда получить подтверждение собственной вменяемости рухнула, как трухлявое дерево.

— Хорошо, — быстро пробормотал он. — Когда я приезжал в банк… Примерно час назад, ты видела меня?

— Конечно.

— Ты уверена, что… То есть… — Андрей замялся. Черт. В какую дурацкую ситуацию он попал. Вы никогда не пробовали спросить у собственной жены: «Ты уверена, что вчера дома был именно я, а не кто-то другой, только похожий на меня?» — Как я себя вел?

— Нормально. — Татьяна пожала плечами.

— Мы не разговаривали?

— Нет. Ты прошел в кабинет, минут через пятнадцать вышел и… все. А в чем дело?

— Да так. Ни в чем.

— Лучше скажи мне, из каких денег ты собрался платить за машину?

— А я не… — Андрей вовремя сообразил, что в свете последних событий его рассказ о Светланиной «гуманитарной помощи» будет выглядеть по меньшей мере двусмысленно. — У нас же есть деньги?

— Да, но мы откладывали на новую машину. А теперь придется платить еще и за ремонт «Нюськи».

— Тань, а что я должен был делать?

— Тебе следовало дождаться ГАИ.

— Следовало. Не дождался. Что теперь?

Татьяна молча смотрела на него. По ее лицу было видно, что тон мужа ей неприятен. Похоже, она обиделась. Но Андрею сейчас вовсе не хотелось выяснять отношения.

— Если кто-то позвонит, отвечай, что я поехал в сервис.

— Только что звонили ростовчане, — сухо сообщила Татьяна. — Они подъедут к трем часам дня. Постарайся не опоздать.

— Постараюсь.

На лице Андрея застыло угрюмо-упрямое выражение. Целеустремленно, как солдат, бросающийся под танк, он прошел через зал, скатился по ступеням и оказался на стоянке. ТриТэ копался под капотом «Нюськи».

— Ну что? — спросил Андрей, подходя ближе.

— Пусто, — ответил тот, выпрямляясь, вытирая руки тряпкой. — Машина чиста, как первый снег.

Он положил тряпку рядом с аккумулятором, закрыл крышку капота.

— И что мне теперь делать? — Андрей не без смущения понял, что вопрос прозвучал чересчур резко и раздраженно. Ему стало неловко. Человек старается, помогает, так на него же еще и собак спускают. — Извините, нервы шалят.