никогда не представишь какого это — встретить отца после стольких месяцев разлуки! Да, он писал нам письма, но меня это мало радовало. Скорее, даже, может, печалило. Почему так долго… Почему только сейчас? Почему после смерти мамы… Почему эта проклятая война забрала у меня папу? Почему я остался совершенно один… Почему брат сейчас спит и не думает о том, о чем я думаю… Почему тётя Фалько не рассказала ему? Почему и она, в конце концов, не навещает…

Зачем я это пишу? Кому интересно будет узнать обо мне? Никому не известном мальчике, которого бросили все. Которого никто не поймёт…

День 18. И это снова я. У меня не было даже сил заполнять эту ерунду… Отец до сих пор не приехал… Я не знаю, когда… Но Эверард обещал, что в ближайшее время… Уже седьмой день так говорит. Видимо, папа забыл про нас… Адиялю скоро исполнится семь лет. И он все меньше времени говорит со мной. Вообще, это не удивительно, ведь я всегда на тренировках, а он к моему приходу и уходу спит. Я чувствую себя слишком одиноко. Настолько, что я даже начал говорить с бумагой… Но я обязательно справлюсь! Обязан! Ведь я буду великим воином. Моя мечта сбудется!

VI.

— Учитель, я могу спросить? — сказал Зендей, пробежав очередной круг.

— Спрашивай. Только сначала осиль дистанцию, — холодно ответил наставник, надменно смотря на мальчика.

Зендей уже не был тем ребёнком, который еле пробирается по тропе. Он был очень быстр. И хотя он уже осилил большую часть испытания, он практически не устал, но по его закалённому и сильному телу текли струйки влажного и тёплого пота.

Зендей без проблем пробежал этот круг и остановился.

— Когда приедет мой отец?

— В скором времени.

— Я это уже слышал! Две недели назад! — взвизгнул Зендей.

— Терпение. Терпение, мой мальчик. Вспомни, чему тебя учил Ильдеяр Фоккатий. Смирение — ценнее груза в сто мешков золота, ибо смирение…

— Ибо смирение сможет помочь не надломить почём зря спину и не сгинуть во тьме попросту… Да-да… Я уже наелся досыта вашим терпением! Что мне ваше терпение? — зарычал Леонель. — Ваши философы жизни не знают! Какие они мудрецы, если всю жизнь только и сочиняли свои книжонки, не выходя на свет!

— Мудрость заключается не в подвигах на поле боя, а умении их предотвращать! Если ты не поймёшь эту истину, то не достоин держать меч. Довольно. Это нытье ничего не изменит. Не будь таким, — всё также гордо и высокомерно ответил Эверард.

— Вы всегда так говорите! Всегда учите жизни и не говорите правды! А правда ведь в том, что отец просто забыл про меня и брата! Почему вы не можете это признать и сказать честно мне в лицо?! Почему лжёте.

— Потому что я не лжец, отец о вас не забыл. А ещё раз услышу такие слова из твоих уст — побью. Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Идём, у нас занятие литературы. Не будем терять времени.

— Что, снова Ильдеяр Фоккатий? Снова буду читать про необходимость чистого мышления? Зачем мне это? Зачем мне читать всю эту ерунду! Хоть раз поясните! Хотя бы разок!

— Затем, чтобы в будущем такие, как ты, мечтающие стать великими воинами и стратегами, не развязывали пустых войн. Знаешь, сколько гибнет людей на войнах, где во главе угла стоят деньги или власть? Наша задача — быть лучше безумцев с коронами.

— А что плохого-то в войне? Вижу, она ещё никому ничего плохого не сделала. Раз уж отец до сих пор не может вернуться. Раз уж ему так понравилось… Да и вообще! Если бы война была такой ужасной вещью, то её бы давно прекратили! Короли явно не глупее вас!

С лица наставника наконец спала эта каменная непоколебимая гримаса. Его лицо выказывало ужас, презрение, негодование.

— Да какое ты, сосунок, имеешь право говорить такие вещи?! Ты, жалкое подобие воина! Раз кидаешься такими словами — ты туп и беспечен. Твоё сердце — не лёд, каким должно быть.

— Да? А где же ваши хваленые аргументы? Вы же так гордитесь тем, что вы всегда подкрепляете слова действиями? Или вам нечего продемонстрировать?

— Идём за мной, — вновь холодно произнёс наставник. — Я тебе покажу аргументы.

Шли они долго. По пустынным полям, тропинкам. Вокруг одни лишь горы, бескрайние равнины, пустые и бездушные деревья, кусты. Стрекот жуков и бабочек. Медленный темп ходьбы утомлял Зендея.

Что этот глупый старец может мне показать? Как он сможет изменить моё мнение, бесцельно бродя по пустошам? Лучше бы письмо отцу написал, какой он дурак, что бросил своих детей…

Через какое-то время они дошли до подножия небольшого холма, на котором величественно возвышался огромный зелёный дуб.

— Поднимаемся, — грубо буркнул старый учитель.

Склон был не сильно крутым, однако обросшим высокорослыми травами и сорняками, крапивой. Подъем был неприятный. Зендей еле полз ввысь, то и дело ища ногою место, куда можно опереться. Эверард хоть и был стар и на вид хрупок, но он легко преодолел этот подъем. Намного быстрее, чем Зендей. И даже не запыхался, в отличие от мальчика. Поднявшись, он заметил одинокую, заросшую могилу. На ней была выточена надпись «Джон Медбер. Любимый и преданный брат».

— Что это? — спросил Зендей с такими наивными детскими глазами, но глубоким, проникновенным взглядом. Взглядом того, кто уже прошёл через это, того, кто понимает.

— Это могила простого солдата. Моего младшего брата. Он погиб. Он доблестно сражался на фронте во времена прошлой войны с Севером. В 1044 году. Я не смог его защитить. Я потерял всё, что у меня было. Мой отец был полководцем и входил в Высший Гвардейский Состав. Он был одним из тех, кто яростно выступал за начало войны. За то, чтобы наши войска вступили на земли северян без объявления военных действий. Из-за своей алчности и нежелания приходить к компромиссу мой отец вместе с некоторыми другими полководцами напали на мирные земли Севера. Без предупреждения. Мой отец стал тем, благодаря кому погиб мой брат, благодаря кому погибли тысячи невинных воинов обеих стран, — старик аккуратно присел, посмотрел влажными дрожащими глазами на могилу. Стал дрожащими руками выдергивать один из другим сорняки и травы, высосшие вокруг. Зендей никогда ранее не видел наставника в таком виде. Он был удивлён, но всё прекрасно понимал, сел подле могилы и помог вырывать сорняки. Зендей вспомнил, как видел в помутненном зернистом взгляде кровь мамы, видел, как она умирает, а он — не в состоянии ничего сделать.