Первым значилось занятие с группой третьекурсников — знакомой и приличной, с которой приятно проводить семинар.

Студенты — семь девушек и пятеро парней — уже толпились у входа на кафедру. Они не заходили — шуметь в кафедральном коридоре не разрешалось, это сразу же пресекалось, а стоять и ждать тихо очень скучно, особенно когда тебе двадцать лет или около того.

Поздоровались, зашли гуськом в учебную комнату, расселись, достали тетрадки и ручки.

— Сегодня откровений не будет, — сказал Данилов, — поэтому записывать ничего не придется. Тема занятия: «Предмет и задачи реаниматологии». То, что предметом реаниматологии являются патологические состояния, представляющие опасность для жизни, а также терминальные состояния, вы и без меня знаете. Задача у реаниматологии одна — не дать человеку помереть. В более пространном изложении об этом можно прочесть в учебнике, да и лекция соответствующая у вас будет, если еще не проводилась.

— Была, — ответили студенты.

— Что-то помните?

— Ну, так, в общих чертах…

— Хотя бы так. Сейчас мы немного поговорим о том, что представляет собой реанимация в крупном стационаре…

На разговоры хватило пяти минут, затем Данилов повел студентов в реанимационный зал.

— А почему где-то анестезиология отделена от реанимации, а где-то это одно отделение, как здесь? — спросили его по дороге.

— Спросите, что полегче, — ответил Данилов. — Лично я считаю, что объединять анестезиологию и реаниматологию в одну специальность и, соответственно, в одно отделение было не совсем правильно. В большинстве стран анестезиолог и реаниматолог — совершенно разные специальности. При современном развитии медицины одному и тому же врачу невозможно одинаково хорошо разбираться и в анестезиологии, и в реаниматологии. Более того, в самой реаниматологии уже выделяются узкие специальности, такие, как, например, токсикореаниматология или нейрореаниматология.

— Или кардиореаниматология, — подсказали студенты.

— Кардиореаниматология ближе к кардиологии, — ответил Данилов. — Это же все-таки инфаркты и аритмии. Туда и приходят из кардиологии, а не из АИР…

— А вам, Владимир Александрович, что ближе — анестезиология или реаниматология? — спросила староста группы, красивая высокая зеленоглазая блондинка по фамилии Топорщицына.

— Реаниматология, — ответил Данилов. — Люблю, знаете ли, показывать смерти кукиш. Прекрасное занятие, никогда не надоедает.

— Получаете моральное удовлетворение? — Топорщицына улыбнулась краешками губ.

— Огромное, — ничуть не преувеличивая, ответил Данилов. — Мало что может с ним сравниться.

— Даже оргазм? — хихикнул кто-то.

— Купите килограмм селедки, съешьте ее с луком, — студенты замолчали, не понимая, к чему клонит Данилов, — а потом как можно дольше воздерживайтесь от питья. Лучше бы часа три, не меньше. А потом пейте, вволю пейте холодную воду или горячий чай — это уж кто как привык. И когда вы напьетесь, то сразу поймете, что слово даже не обязательно должно стоять в связке со словом «оргазм». В жизни много разнообразных удовольствий. Удовлетворение, получаемое человеком от своей работы, стоит далеко не на самом последнем месте. А часто — и на первом…

Данилов не просто провел студентов по реанимационному залу, но и познакомил их с тем, как здесь организована работа. Начал с сестринского поста, а закончил показаниями для госпитализации. Постарался охватить все, даже то, как часто положено проводить влажную уборку в палатах и реанимационном зале, как часто положено делать генеральную уборку и каким образом по ее завершении проводят бактериологический контроль стен, оборудования и воздуха.

Никто из студентов не выразил удивления и не поинтересовался, на кой черт им это надо. Молодцы, уже успели усвоить, что врач должен знать все, ведь ему положено отвечать за все и всех — за себя, и за средний, и за младший персонал.

Поскольку темой следующего занятия была сердечно-легочная и церебральная реанимация, ненадолго задержались у коек трех подобных пациентов. Ненадолго, потому что с третьим курсом всерьез обсуждать больных нет смысла, более-менее серьезное обсуждение начинается никак не раньше второй половины четвертого курса.

В вестибюле, у входа в реанимационный зал, дорогу Данилову, шедшему во главе группы, преградил высокий мужчина в сером с серебристым отливом костюме, хрустящей при движениях белой рубашке и в галстуке цвета свежей артериальной крови. Движения у мужчины были энергичными, глаза из-под слегка затемненных стекол очков сверкали воинственно.

— Скажите, пожалуйста, вы сейчас были в реанимации?! — вежливая фраза была произнесена далеко не соответствующим тоном. — Вы все?

Возле входа в реанимационные отделения всегда торчат родственники, желающие передать передачу или узнать о состоянии пациентов. Некоторые подавлены, другие, напротив, возбуждены. Нервы.

— Да, в реанимации, — мягко сказал Данилов, — но все вопросы о состоянии пациентов…

— Это меня не интересует! — перебил мужчина.

Он отступил на шаг, но не для того, чтобы пропустить Данилова и студентов, а чтобы удобнее было снимать их на телефонную камеру.

Телефон, кстати говоря, появился у него в руках сам собой, словно из воздуха.

— Предупреждаю вас, что наш разговор снимается на видео и записывается…

— На аудио, — в свою очередь перебил Данилов. — Может, вы сначала скажете, в чем дело?

Студенты оживились (нестандартная ситуация — это всегда интересно) и полукольцом окружили Данилова и его странного собеседника. Данилову уже было ясно, что его визави, мягко выражаясь, немного не в себе. Он первый раз за все время хождения с тростью ощутил уверенность, которую она придавала. Не как опора, а как холодное оружие.

Эти самые, которые немного не в себе, подчас бывают очень опасными. Могут ножом ударить, из пистолета выстрелить, а то и кислотой в лицо плеснуть. Колосова не так давно вспоминала знакомого доцента-иммунолога, которому супруга умершего пациента плеснула в лицо соляной кислотой. Несчастный доцент умер на месте, сердце не выдержало. Убийце дали пять лет. Мертвого, конечно, не воскресить, но пять лет с перспективой выхода на волю через два с половиной года за столь зверское убийство… это как-то чересчур мягко, даже при условии снисхождения к женщине, недавно потерявшей любимого мужа.

Данилов с Колосовой даже немного поспорили по этому случаю. Не из-за назначенного судом наказания (в отношении наказания их мнения полностью совпадали), а на тему любви. Колосова мечтательно закатила глаза и сказала, что ей бы очень хотелось, чтобы кто-то так любил ее, как убийца любила своего мужа. Данилов возразил, что любовь здесь может быть совсем ни при чем, может, вообще никакой любви не было, а была обида на врачей или на судьбу, вынудившую возиться с больным или лишившую жизненной опоры. Ну, и так далее, причин может быть сколь угодно много, и они могут быть самыми разными, но любовь тут, как говорится, и близко не стояла. От великой любви человек скорее на себя руки наложит… Колосова не согласилась, начала ссылаться на исторические примеры, припутала сюда же и Отелло, не подходящего ни по одному параметру, запуталась и заявила, что она все равно права. Данилов, утомленный бессмысленной дискуссией (одно дело — выразить свое мнение в ходе разговора и совсем другое — долго его отстаивать), согласился с данным утверждением.