Аплодисменты, крики восторга. Близняшки в слезах.

Певец остывает, вязнет в юдоли, отходит от рояля, опускается исполинской жопой на хрустнувший стул и опять безучастно принимается катать свои черные яйца по скатерти. И Валентин опять был готов его разорвать за безразличие к тому потрясению, какое он только что вызвал.

Возвращаясь в номер, Валентин размышлял о новых угрозах. О словах Виктора фон Борриса: расправа ждет каждого, кто обманул хозяина. О странном поведении рыжего малого в рясе монаха. О всеведении пифии. О семейной тяге рода Драго к самоубийству и словам оракула о Лале. (Уехать немедленно, добраться до машины на автостоянке перед мотелем, достать мобильник из тайничка и позвонить в Питер: алло, Лала ты жива?)

Валентин с особой опаской поднялся на второй этаж, боясь, что приступ самоубийства повторится на роковой лестнице, но… но незримый капкан не захлопнул прозрачные зубы. Наш герой благополучно миновал точку ужаса и вышел в пустой коридор с ковровой дорожкой вдоль спящих дверей. Торопливо прошел к себе в номер. Быстро лег, собираясь уснуть.

Покачавшись над бездной, люлька Гипноса причалила к напольной лампе — куб уютного света на витой ножке. На этой летней лужайке посреди ночи Валентин, наконец-то, уснул, но только-только сон набрал всеми фибрами в легкие сна бал сновидений, как в дверь постучали.

Спящий проснулся, накинул халат самурая и, затягивая пояс, открыл высокую дверь. На пороге стоял рыжий монах-ирокез с голубыми глазами и горбатым носищем Данте.

— Не пугайтесь, ради Бога, не пугайтесь, — сказал монах словами Германна, — я пришел к вам не по своей воле.

— Говори, — сказал Валентин. — Только короче. Я уже засыпал.

— Я пришел к тебе не по своей воле, — повторил монах, переходя на «ты», — а по воле хозяина.

— Какого хозяина?

— Сеньора Клавиго.

— Что за чушь… он жив?

— Нет, он убит. Убит корнем мандрагоры. Ты же сам все видел. У садовников это называется — подавился корнем.

— Каких садовников?

— Слушай, ты меня все время перебиваешь. А у меня едва-едва полчаса, тут же все прочитывается, прослушивается, просматривается. Короче, слушай. Я не знаю, кто ты и что тут делаешь. Ты назвался Клавиго. Ты выдал себя за профессора, но меньше всего я собираюсь выводить тебя на чистую воду. Это дело его сиятельства, будь он проклят. Так вот, знай, мой покойный патрон — владелец единственной в мире книги «Сад исполнения желаний». Это средневековый трактат монаха-мистика Павы Тосканского, который достиг необычайных успехов в разведении мандрагоры. До него она росла только в лесах и не поддавалась искусственному уходу. Эту рукопись искали четыреста лет, но только Клавиго нашел трактат Павы в библиотеке Ватикана, где работал архивистом, и украл ее, прости Господи его прегрешение (монах перекрестил лоб), потому что сделать копию с этой чертовой книги нельзя, она почти что живая и часто меняет обличья.

— Как живая?

— Как человек. Точнее, как спящая женщина. Но и во сне у нее свой характер и норов. А если она просыпается, то издает крик. То есть общаться с ней нужно очень осторожно. О том, что Клавиго нашел «Сад исполнения желаний», стало известно братству садовников мандрагоры. Есть такой вполне легальный клуб типа клуба собаководов. А так как они все чокнутые, Клавиго получил множество приватных предложений продать книгу. Лет пять он отказывался, но недавно его дочь разбилась на машине, повредила позвоночник и теперь инвалид в коляске. А у нее трое малышей. Короче, понадобились деньги. Клавиго выставил книгу на тайный аукцион садовников. Больше всех предложил князь. Клавиго получил аванс и повез книгу новому владельцу. В понедельник он прилетел чартерным рейсом из Рима через Варшаву в Калининград…

— Ты можешь короче, Сальвадор?

— Я Винченцо. Когда вы пересеклись в баре мотеля, дон Клавиго сразу же позвонил мне в Рим. Вы были похожи, как две капли воды, несмотря на разницу в возрасте. Он был жутко напуган.

— Это я видел, он что-то орал по мобиле.

— Он сказал, что встретил двойника, который лет на двадцать его моложе. А это значит, что книга проснулась.

— Как проснулась?

— Долго объяснять. Если коротко — она принялась производить глюки. Ну, как если б тебе вкололи двойную дозу дури. И профессор не мог понять, ты реально его двойник или ему только кажется.

— Твой босс при мне выпил в баре три фужера «Отвертки». Есть такой крутой микст. Его подают бармены, когда хотят свалить с ног клиентуру. Крыша могла поехать без всякой мистики.

— У него был трезвый голос, но, повторяю, он был напуган.

— Почему?

— По правилам садовников мандрагоры, встреча с двойником крайне опасна и чаще всего грозит садовнику смертью.

— Чертовщина.

— Вот именно. Ты думаешь, я говорю с тобой по-русски?

— Нет, по-немецки.

— Ха-ха-ха… — тихо рассмеялся монах — я знаю только итальянский и немного шлепаю на английском. Это влияние мандрагоры. В оранжерее князя растет полтысячи коллекционных корней для вентиляции зоны. Корни рассажены по схеме каре и в сумме образуют силовую систему увеличения сознания. Ты, наверное, сам заметил, что поумнел раза в два, а то и в три.

— Эффект мандрагоры!

— Да. Но успокойся, дружище. Как только вернешься домой, сознание вернется в привычные рамки, и ты поглупеешь. Эти ароматы и прочие эманации корня что-то вроде ЛСД в воздухе. Все, кто приехал сюда, считай, сидят на игле, только без ломки. Думаю, что беспрецедентный эффект клиники князя тоже связан с этим же действием.

— Хватит лекций. Зачем ты пришел?

— Так вот, господин самозванец, ты в ловушке. А я должен тебе помочь.

— Что значит должен? Я вижу тебя первый раз в жизни, Винченцо.

— Так мне велел хозяин.

— С того света?

— Считай как хочешь… но он тебя ни в чем не винит.

— Еще бы! Когда я услышал крик и вбежал в номер, профессор уже был мертв.

— Это она тебя позвала, мандрагора. Но мы ушли в сторону. Профессор сказал, что ему крышка, книга проснулась. Сказал, что он спрячет ее в условленном месте. Он объяснил, в каком. Если мандрагора меня прикончит, сказал хозяин, не жди моих похорон. Пулей лети в Россию, передай книгу заказчику и проследи, чтобы весь остаток был перечислен на счет дочери. Я прилетел. Добрался до места. Нашел в тайнике книгу. И тогда он снова вышел на связь…

— Снова с того света?

— Твоя ирония неуместна. Это тонкие вещи.

— Извини, парень, я слегка не в себе… говори дальше.

— Так вот, о профессоре. Часть его сознания неотчетливо хранится теперь в корне Палач, в той стеклянной кастрюле, в проклятой оранжерее. Князь думает по неведению, что у корня мужское имя, а между тем «палач» — имя женское. Профессор внушил мне следующее: мой двойник, сказал он, один детектив из Петербурга.