Слепцов сорвал с плеча ординарца винтовку, передёрнул затвор.

— Ст-о-ой! — закричал он и в следующее мгновение выстрелил.

Мимо. Пуля пронеслась над головой одного из красноармейцев и растворилась в пространстве.

— Сто-ой, кому сказали! — заводясь, прорычал Слепцов, снова передёрнул затвор винтовки. — Стой!

Ударил второй выстрел. Полёт пули обозначился сизым дымком, возникшим в воздухе. Опять мимо. Красноармейцы продолжали грохотать сапогами по брёвнам — неслись, как два коня, на пределе своих сил. Слепцов выстрелил в третий раз.

Один из красноармейцев вскрикнул по-заячьи тонко, подпрыгнул вверх, потом сиганул в сторону, сорвался левой ногой с настила, чуть не улетел в топь, но не улетел, удержался и побежал дальше, хромая.

— Йе-есть! — торжествующе прокричал Слепцов, выбил из ствола винтовки дымящуюся гильзу. — Я попал в него... Попал!

С четвёртого выстрела он завалил охромевшего красноармейца. Несчастный паренёк задрал голову, накренился всем телом назад, переломился в талии и с маху, спиной, ударился о настил. Ноги у него конвульсивно задёргались.

— Йесть! — вновь торжествующе прокричал капитан. — Завалил гада!

А на «гада» жалко было смотреть. Синюшный, с пупырчатой кожей на щеках, он уже закатил глаза. Подол гимнастёрки у него был запачкан рыбьей чешуёй. Похоже, монастырские защитники только и питались тем, что доставали из глубокой холодной воды Кож-озера — костлявыми окунями да ершами. Красноармеец дёрнул ногами пару раз напоследок и затих.

— Всё, отмаялся парень, — тихо произнёс Дроздов, стоявший в первой шеренге слепцовского отряда. — Царствие тебе небесное!

— А где второй? — заполошно закричал Слепцов. — Куда второй подевался-то?

Второй красноармеец, увидев впереди среди топи сухую гриву, поспешно прыгнул на неё, одолел в несколько прыжков и очутился на берегу мелкого говорливого ручья, перепрыгнул через воду и, врубившись в густые кусты бузины, исчез в них.

— Вот гад! Растворился!

— Растворился, — уныло-спокойным тоном подтвердил Крутиков:

Капитан с яростью вскинул над головой винтовку.

— Вот гад! Теперь нам не удастся подойти к монастырю незаметно.

Не знал Слепцов, что десант был замечен уже давно, километрах в двадцати отсюда, и красноармейская часть, стоявшая в монастыре, сейчас активно готовилась к тяжёлому затяжному бою.

На всякий случай перезарядив винтовку, капитан подошёл к поверженному противнику, заглянул ему в глаза.

— Капут! — констатировал он. — Ничего уже у него не спросишь, и главное — ничего ему не надо. Спихните его с настила вниз.

— Вонять ведь будет, ваше благородие, — предупредил Сомов. — Лучше закопать. Иначе потом мимо этого места ни пройдёшь ни проедешь.

— Да ну-у, — ехидно произнёс Слепцов. — А по моему разумению, его сегодня же растащат волки и лисицы. Останутся от краснюка лишь подмётки. Сбрасывай его вниз быстрее!

Тело несчастного красноармейца, взмахнув длинными тощими ногами, полетело вниз.

Над головами людей с шумом пронёсся порыв ветра, растрепал макушки у чахлых берёзок и исчез. Сделалось тихо. Недоброй была наступившая тишина, люди отчётливо ощущали это.

* * *

Миллер считал — раз он управляет Северной областью, то хорошо должен знать местные достопримечательности. На территории области располагались Соловки с мощной православной крепостью и печорские монастыри, Кож-озеро и Кижи, много других диковинных творений, но времени, чтобы посетить их, не хватало. Миллер совсем не имел свободного времени.

Вставал он в шесть — половине седьмого утра, спать ложился в одиннадцать — половине двенадцатого, часто его поднимали с постели и ночью. А побывать в монастырях очень хотелось. И на Соловках, и на Кож-озере.

Заехав в книжный магазин, Миллер минут двадцать провёл в отделе старых изданий, купил там редкую книгу — в руку, что называется, сама пришла, как вещий сон, — «Судьбы Кожозерской Богоявленской пустыни» — издание совершенно незатертое, хорошо сохранившееся, — правда, со штампом библиотеки Матросского учебного экипажа, — видимо, кто-то из читателей редкий том благополучно «зачитал».

— Что же вы принимаете на продажу книги со штампами библиотек? — упрекнул Миллер хозяина книжного магазина.

— Мы сейчас всякие книги принимаем, господин губернатор, — спокойно отозвался тот, — даже если на книге будет стоять личный штамп бельгийского монарха... От этого только повысится стоимость.

— Свобода, значит? — Миллер укоризненно покачал головой.

— Так точно, свобода.

Вечером Миллер перелистал «Судьбы», внимательно рассмотрел графические изображения монастыря, затем постарался взглянуть на монастырские строения с точки зрения командира полка — как лучше взять их... В монастыре имелось несколько совершенно неприступных объектов: и колокольня большого храма и часовня, вынесенная едва ли не в поле, — вполне возможно, бывшая обитель какого-нибудь схимника. Даже живописный перешеек, по которому проложена дорога к монастырской стене, и тот несколько суток можно было легко держать одним пулемётом...

Впрочем, при одном пулемёте всегда надо иметь наготове второй — хотя бы на случай, если у первого перегреется ствол. «Максим» — пулемёт надёжный, но по скорострельности уступает немецким и английским машинам — «максим» делает двести пятьдесят выстрелов в минуту, а те — в два раза больше, но зато «максим» бьёт кучно, пулю всаживает в пулю, а хвалёные зарубежные машинки точностью стрельбы не отличаются, одна пуля летит в Мурманск, другая — в Караганду, хотя должны они были отправиться в сторону Берлина. Миллер вздохнул. Трудно придётся тем, кто вздумает штурмовать монастырь. Оборонять монастырь легко, брать трудно. Как там экспедиция, ушедшая на озеро, всё ли с нею в порядке? Он перелистал книгу. Господи, как быстро течёт время и как давно жили люди, о которых идёт речь на этих лощёных страницах, как не были похожи их заботы на наши...

В устье реки Виленьги, в пещере, жил схимник Никон — молился, трудился, преображал мир; когда скончался наместник монастыря Иона, Никон пришёл на его место. Прожил три года, и за это время одних только царских грамот ему было даровано целых шесть — на сенные покосы и беспошлинную продажу соли, на ловлю сёмги и выгодную торговлю в Каргополе и Вологде; получены были приметные дары — от царя Алексея Михайловича колокол в сто пудов весом и пятьсот рублей деньгами, от царевны Татьяны Михайловны — шесть рублей и шестьдесят полотенцев собственноручного шитья, от боярина Никиты Романова — большие деньги, целых сто двадцать рублей, от царицы Марфы Алексеевны — восемнадцать рублей и множество необходимых в монастырском обиходе вещей — список длинный, занимает уйму места...

Через три года Никон отбыл в Москву, стал святейшим патриархом.