– Иди сюда. – Он жалобно тявкнул. – Ты пойдешь вот в эту комнату.

Я открыла буфетную, поставила туда поднос с едой и воду, а потом, взявшись за ошейник, затащила Доминика. Он положил голову на передние лапы, зажал между задними хвост, но едва только я закрыла дверь, как снова залаял. Я не знала, что делать. Мечта о сияющем пузыре не сбывалась.

– Боишься? – обратилась я к Тео. – Может, выпустить, чтобы он с тобой познакомился?

– Тут есть проблема. Если он нападет, убежать я не смогу.

– Не нападет, – сказала я, но тут же засомневалась – уж больно недовольным выглядел Доминик.

Представляя ту или иную ситуацию – когда наши сердца решают, что вот то-то и то-то должно случиться, – мы идем на все ради того, чтобы наши задумки сбылись. В придуманной мною фантазии никакого лая не предусматривалось. Там были только мы с Тео на мягких чистых простынях и вселенная безмолвия.

– Подожди секунду. Сейчас вернусь, – сказала я, вспомнив, что видела в одном из кухонных шкафчиков собачий транквилизатор. Взяв две таблетки, я спрятала их в угощение, вернулась в буфетную и сунула вкуснятину Доминику в пасть. Доза была двойная. Ужасно, да? Заслужила ли я наказания? Потом включила музыку, что-то в стиле эмбиент из электронных йога-песнопений сестры, способных смягчить самую растревоженную душу. Хоть человека, хоть животного.

– Должен скоро успокоиться, – сообщила я, выйдя через боковую дверь, и вдруг с опозданием осознала, что Тео до сих пор в тележке. – Боже мой, извини, давай я помогу выбраться.

Он нервно улыбнулся. Я втащила тележку в дом. В моих мечтах Тео передвигался сам и был кем-то вроде паралимпийского чемпиона и гигантской улитки, легко скользящей из комнаты в комнату и поднимающейся по ступенькам. В действительности доставить гостя наверх не представлялось возможным.

Я указала на софу.

– Может, на ней расположимся?

Софа у сестры была белая, и я боялась, что Тео испачкает ее водорослями, песком и прочей океанской грязью, собравшейся у него на хвосте.

Я сняла одеяло, и Тео ловко соскочил на пол и потянулся к софе. То, что он не постеснялся показать свою уязвимость в моем присутствии, вызвало у меня чувство гордости. Стремясь продемонстрировать силу и решительность, он продвигался вперед на руках, и это выглядело так трогательно и мило. Что за удивительное, магическое создание появилось в доме Анники? Как вообще такое могло случиться?

Забравшись на софу, Тео лег на спину.

– Что это? – Он протянул руку, указывая на телевизор.

– Телевизор. Передает образы и звук. Но сейчас выключен. Спит.

– Он тебе нравится?

– Не особенно.

– Иди сюда.

Я села на него, и мы принялись целоваться открытыми ртами, всасывая друг друга, словно мидии.

Темп понемногу замедлялся, и в какой-то момент я заметила, что Доминик перестал лаять. Долго ли Тео сможет оставаться со мной? Сможем ли мы склонить время в желательном для нас направлении или реальность нам не поддастся? До тех пор, пока у нас оставался хоть один момент, я ощущала себя в безопасности в оболочке лона света, защищающего меня от пустоты небытия. Но растворяясь в его поцелуях, я вдруг почувствовала, как через барьер наползает и накрывает меня какая-то странная тьма. Я снова была частью его и ощущала волнение океана – то ли настоящего, то ли океана сознания, – но теперь океан был страшен и темен, и дышать становилось все труднее. Я нервничала, чувствуя свою ответственность за него, но приходилось притворяться, что все хорошо. Тео перевернул меня, и я вдруг оказалась под огромной тяжелой рыбой.

Он перестал целовать меня.

– Ты в порядке?

Здесь, на суше, в этом доме комфортно должна была чувствовать себя я. Смелость, готовность пойти на риск требовались от него, но все перевернулось, и страх овладел почему-то мной. Я соврала, сказала, что в порядке, но дом Анники уже казался мне загадочной субмариной, затерянной в огромном океане. Ей некуда было идти, ее нигде не ждали. Некоторое время мы еще целовались, но ужас поглощал меня, и я боялась, что уплыву или утону.

Успокойся, сказала я себе, отпусти тормоза. Откуда идет тьма и печаль? От меня или от него? Я снова остановилась.

– Ты пережил большую печаль.

– Да. Но, наверное, как и все мы.

– У тебя очень развита интуиция. Я чувствую тебя, знаю, что чувствуешь ты. Ты ведь воспринимаешь боль других людей?

– Думаю, что да.

Мне даже стало интересно: знает ли он, что чувствую я. Знает ли, что если я останусь вот так еще немного, то могу и задохнуться этой новой тьмой.

– Мне нужно проверить Доминика, убедиться, что у него все хорошо, что он спит.

Доминик действительно спал, вытянувшись на полу в буфетной и словно распространяя невидимые лучи покоя. Если бы мы были сейчас вдвоем, я и Доминик… Желание это кольнуло острой иглой. Почему-то пес отошел на второй план, а моей главной заботой стал чужак. Почему мне вдруг так понадобилось затащить Тео сюда? Может, лишь потому, что это казалось невозможным? Может быть, это в моем духе: я привела его сюда, я знаю, что могу это сделать, и уже ничего не хочу? Может быть, в группе правы и у меня сексуальная аверсия? Я глубоко вдохнула и собралась. Нельзя оставлять Тео одного в комнате.

– Хочешь что-нибудь съесть?

– Нет, ты только возвращайся.

А что вообще он ест? Планктон? Рыбу? Дыхание у него было свежее, с соленой ноткой, но рыбой не отдавало. От него пахло океанским воздухом.

Завернувшись в одеяло, Тео сидел в гостиной в лучах солнечного света, попадавших в комнату через большие окна.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Что такое?

– Думаю, я принес сюда с собой частицу тьмы и печаль, отряхнуть которую могу не всегда. Мне казалось, что, попав сюда, я испытаю разве что страх, но теперь невольно спрашиваю себя: зачем? Для чего? Наверно, мы получили какой-то опыт. В этом был смысл. В этом была цель. Знаешь, я намерен жить долго. Я уже долго живу. Много людей пришли и ушли у меня на глазах.

Много? Интересно сколько? Сколько женщин? Русалок? Я хотела сказать, что буду с ним всегда, но сомневалась, что именно это он хочет услышать. Я не могла дать такое обещание. И причиной моей сдержанности вовсе не был предстоящий отъезд в Феникс или страх близости. Меня останавливала боязнь быть отверженной.

– Но ты выглядишь таким молодым, – возразила я.

– Я немолод и живу очень долго. Я не вечен и могу умереть. Но мы обычно не болеем, по крайней мере физически. Наверно, это как-то связано с жизнью в соленой воде. Она оберегает нас, сохраняет молодыми и защищает от недугов.

– Так сколько же тебе на самом деле лет?

– По правде говоря, я даже не знаю. Там, внизу, это неважно. Может быть, сорок?